— Это ты меня спрашиваешь? — Роман Евстафьевич наконец-то стал
самим собой и проорал: — Почему дракон?! Так-растак! Почему не
нетопырь?! Не грифон?! Почему не медведь, в конце концов?! Наша
потомственная ипостась – медведь! Никого не оскорбляет, всем
хорошо!
— Отец, это не я! Я не…
— А кто?! Кто утащил Б.И. Снегову прямо со сцены и нагло
пролетел с нею прямо над поместьем мэра! Совсем страх потерял,
соплюх?!
— Меня кто-то подставил! Я чувствовал чары! — завопил Елисей. —
Я вообще ничего не соображал! Я не знаю, почему дракон?!
Роман Евстафьевич сел и застегнул пуговицу на пиджаке.
Проговорил тише, перекладывая бумаги:
— Не смеши меня. Чары на нас, ведьмаков, не действуют.
Признайся, что опять надрался и начал барагозить. Сил моих нет, в
последний раз тебя из дерьма вытаскиваю. Спасибо мэру, что есть
шанс все это замять. Стронциус, полюбовавшись на твой… свадебный
полет, послал помощников поинтересоваться, что за хрень происходит.
В клубе сказали, что прежде чем похитить девицу, ты высказывался, в
своем стиле. Мол, оценил ее прелести с места, громко и вслух. За
соседним столиком сидели белые медведи, подтвердили.
Елисей машинально посмотрел на Изю. Тот многозначительно кивнул:
«оценил-высказывался-слышали-подтвердили».
— Благодари богов, что мэр расценил твой взбрык как реверанс в
сторону Драконьей Диаспоры. Поскольку все это было принято за
драконий обряд, быть посему. Отправляйся домой. Приведи себя в
порядок… и чтоб не как в прошлый раз! У тебя три месяца, сто дней.
Таков драконий обычай. С девицей договор подпишем, по-серьезному.
Изя справки навел – есть там, на что надавить, чем заинтересовать.
Так! Кислятину с лица стер и ходу! Выполнять, если беды не хочешь!
На этот раз ты влип! Это не шутки! Это драконы!
***
В машине Изза долго уговаривал меня отказаться от жалобы на… как
его там… ведьмака Веденеева. Причитал, что на его хозяина в
последнее время сыплются все возможные виды «непрух». Я была
непреклонна, лепрекон сдался, подвез меня к полицейской управе и
даже дождался моего возвращения в машине у ворот. Видимо,
переживал. Вряд ли за меня.
Дежурный полицмен беседовал со мной крайне неохотно. Тянул
время, отходил, звонил кому-то на громоздком, жужжащем настенном
телефоне у входа и, возвратившись, заставлял повторять все сначала.
Придирался к заявлению, три раза требовал переписать. Была б его
воля, вытолкал бы меня взашей, полагаю. В конце концов, полицмен
сдался и пообещал, что заверит жалобу у начальства.