Нужно собраться с силами! Я не должна достаться ему, как какой-то чертов трофей или диковинная игрушка, которая будет вынуждена развлекать его по вечерам!
Меня начинает всю лихорадить. Еще бы! Босиком да по сырой холодной земле! Лай собак внезапно прекращается. Звенящая тишина обрушивается на меня, затапливает пространство вокруг, неприятно касается плеч. Неужели сдались? Неужели решили оставить меня в покое?
Я останавливаюсь, потому что ноги наотрез отказываются подчиняться. Коленки подгибаются, дрожа от перенапряжения. Я хватаюсь за сук здоровенного старого дерева, чтобы не упасть и сгибаюсь пополам, судорожно дыша. У меня больше нет сил. Желудок неприятно сжимается. Кажется, меня сейчас стошнит.
Треск сухих веток эхом раздается где-то позади меня. Я вздрагиваю и путаясь в собственных ногах, плетусь вперед, но снова спотыкаюсь.
— Попалась! — горячее дыхание неожиданно обжигает мою шею.
Сильные руки больно хватают меня за плечи, не позволяют в который раз упасть. Я пытаюсь отстраниться, высвободиться, но это уже бесполезно. Никто меня теперь не отпустит.
— Говорил же, что моей будешь. Зачем убегать? — в низком голосе отчётливо слышится снисходительная насмешка.
— Пустите! — я снова брыкаюсь, но и эта моя попытка безуспешная.
— Мёд мой, я никуда тебя не отпущу, — руки сильней сжимают меня, отрывают от земли.
Я что-то кричу, продолжаю брыкаться в стальных тисках навязанных объятий, но ничего не меняется, только голова сильней кружится, а лес быстрей качается у меня перед глазами.
Танцуют черные точки. Они начинают стремительно увеличиваться, пока не образовывают одно сплошное черное полотно, а глухой шум не заливает уши. Кажется, такое состояния принято считать потерей сознания. Я хочу навсегда потерять это проклятое сознание, чтобы никогда больше не видеть его. Не видеть Беса.
2. Один.
Несколько часов назад…
— Почему ты такая испуганная? — вдруг интересуется Рита, внимательно рассматривая меня, будто на моем лице неожиданно появился третий глаз.
— Я не испуганная, просто волнуюсь немного, — глубоко вздохнув, отвечаю.
— А почему волнуешься? На сцену уже не в первый раз поднимаешься. Публика у нас хорошая, воспитанная. Отработаешь свой репертуар, потом я уже пойду. Тебе за смену заплатят больше, всё-таки в свой день рождения вышла. Тебе Бульба вон выходной даже на завтра дал. Сможешь сегодня ночью где-нибудь отпраздновать и спокойно потом выспаться. Чего уж тут волноваться? Радоваться надо! — Рита смотрит на себя в зеркало, взбивает рукой пышную светлую шевелюру и посылает своему же отражению воздушный поцелуй.