Он должен был раньше заметить это,
ещё когда Юна с ревностью разглядывала лилулай. Маг видел, как
жадно скользил взгляд дочери по высокой пышной груди Китэрии, по её
округлым выдающимся бёдрам. Тогда он думал, что это обычный
девчачий интерес, теперь же понимал, что Юну разъедала зависть к
этэри, потому что у той было тело женщины, а у неё всё ещё
ребёнка.
В голове незадачливого родителя
всплыли воспоминая об учителе: Грут предупреждал его, что дети
рождённые от людей не такие, как обычные маги, а от нижнимерян,
вообще никого кроме мутантов ждать не следовало. Но Юна была вполне
обычным (для мага) ребёнком, как думал Огайра, пока не осознал, что
его бельчонок вырос.
Он запретил дочери следить за
Таймаром, понимая конечно, что наказание за этот, в сущности,
естественный юношеский интерес слишком сурово. Возможно, окажись
объектом слежки кто-то иной, он не был бы так строг, но развязный
князь творил со своими наложницами такое… В общем, любой порядочный
семьянин терял от увиденного дар речи. И хотя оргиями, следившего
за ним мага, он «баловал» не часто, у Огайры сложилось впечатление,
будто Таймар специально доводит себя до предела, чтобы потом,
сорвавшись с цепи, поразить как можно больше женщин за один раз.
Потом-то маг, конечно, понял в чём секрет его удивительного
темперамента. И был не мало поражён тому, что этот грубый,
чернодушный вояка, которому человека убить, всё равно что стакан
воды выпить, может испытывать прямо-таки разъедающие чувства к
живому существу.
То что князь не стал исключением, и
как большинство мужчин поддался чарам Китэрии, Огайра ещё как-то
мог понять. Но вот его удивительная трепетность по отношению к
лилулай стала для мага загадкой. Огайра вынужден был признать, что
князь Бычьего острова вовсе не так однозначен, как казалось ему
прежде. А ещё он понял, что Вольгер был прав насчёт лилулай: эта
малышка тоже непроста, ведь не каждая сумеет держать в узде, такого
как Таймар.
Когда князь снарядил экспедицию в
Каовелью и потащил по холоду несчастных уроженок теплого Валамара,
Огайра понял что дела и, правда, становятся интересными и весьма
значительными для мрачного круга.
«Если им удастся расшатать засевших
в своих норах каовельских жрецов, то этот мир сможет преобразиться
до неузнаваемости», – размышлял Огайра, следя за передвижениями
экспедиции.