- Хватит уже себя вести как бесчувственный болванчик! – а это не
выдержала уже вторая сестра. Да, я таки сумел довести Хикари, а то
её неконфликтность вызывала у меня некие ассоциации не из
приятных.
- Вообще-то… я и есть бесчувственный болванчик. – Разжимаю
пальцы ушедшей в свои мысли девушки, и спокойно отправляюсь к себе.
Надеюсь, я не переборщил? Но пойди я на попятную, и меня бы ждал не
только допрос Мии о последних событиях, но и напряженный разговор с
нею же касательно такой выходки, а то и вылет из доходного дома. А
последнее меня не прельщает. Так что тянем свою роль до последнего,
ибо это не трудно, от этой “маски” я отличаюсь лишь чуть большей
вменяемостью.
Не успел я собрать в своей комнате все вещи для омовения себя,
ну и проверить комнату на наличие камер (тех, к слову не было, даже
странно, Мацу и вдруг зауважала личную жизнь, да быть такого не
может), как вдруг ощутил себя странно.
В чем это выражалось? Легкий укол в шею и меня перестает
слушаться тело, а перед глазами застывает картинка того, что я
видел в последний раз, а именно пола и полотенца, хотя по ощущениям
все того же тела, я уже успел начать падать, меня подхватили,
уложили и… эм? Связывают?
Вообще, мое состояние напоминало зависший компьютер, картинка
застыла, словно на паузе, вот только беда, мне от монитора не
отвернуться, ведь монитор – мои глаза, и перезагрузку тоже не
сделать. Видимо, это и есть козырь Минаки. Неужели все так и
закончится? Как-то глупо.
Но нет, ко мне стали постепенно возвращаться заблокированные
возможности, и первое, что я увидел – знакомый потолок моей
комнаты. А вот дальше… если бы мог, я бы потерял сознание…
***
Язык Черной Секирей Карасубы медленно скользил по задней части
шеи Гомункула.
- Эй…
Он лежал, растянувшись на кровати, обе его руки были связаны
кожаными ремнями. Его верхняя одежда была снята, обнажая голую
грудь, тонкие ключицы и белую кожу. Это было неимоверно
непристойное положение.
Секирей навалилась на него, ее щеки пылали, а глаза с
вожделением смотрели на его ресницы… его губы… его плоть…
Однако лицо его выражало не стыд или боль, а полное уныние.
–Не могла бы ты меня освободить? – сказал он со скукой в
голосе.
–Нет. Ты столь прекрасен… Мне не надоест, даже если я буду
наслаждаться тобой целый день. – С придыханием произнесла его
собеседница.