- Ты у нас, можно подумать, ангел
небесный! – завопила я, чувствуя, как что-то темное затапливает
душу. – Нимб протри над головой, а то заляпался чем-то!
И я топнула ногой, пытаясь дать выход
эмоциям. Тим уже открыл рот, чтобы встать на защиту своей
возлюбленной подружки, но выхватить меч из сверкающих ножен аки
благородный идальго не успел.
Потому что пол под нами
содрогнулся.
- Что это? – испугался друг,
вцепляясь в столешницу. Его взгляд заметался, словно дикий зверь,
угодивший в клетку.
- Кажется, я знаю, - виновато
зашептала я и попыталась заставить разум успокоиться.
Пол, а вместе с ним и все вокруг,
включая посуду в шкафу встряхнуло еще раз, уже чуть менее
основательно, но все так же зло.
- Так, - заявила я сама себе. – Надо
успокоиться. Успокойся, Мира, дыши. Просто дыши, ты же не хочешь
вернуться туда раньше времени. Раньше, чем найдешь отца и
бабушку…
И я прилежно, следуя собственным
рекомендациям, запыхтела, громко вдыхая и выдыхая.
Тим все это время глядел на меня
большими круглыми глазами, сжимая в руке выхваченный из кармана
телефон, явно разрываемый двумя противоречивыми желаниями – набрать
номер спасателей и вызвать бригаду психиатров, потому что его
потерянная и только что буквально свалившаяся на голову подруга
разговаривала сама с собой.
Чутко прислушиваясь к внутренним
ощущениям, я начала мысленно отсчитывать удары сердца, замедляя
дыхание.
…десять, одиннадцать, двенадцать,
тринадцать, четырнадцать…
Я успела досчитать лишь до двадцати
пяти, когда мир вновь затрясся, на этот раз мелкой-мелкой
дрожью.
- Переход… он открывается вновь! –
мой шепот заглушил звон соскользнувшей и разбившейся вдребезги
кружки с таким драгоценным, но так и не допитым кофе.
Темно-коричневые брызги, на миг взметнувшись вверх, зависли в
воздухе, а после разлетелись веером вокруг, оседая на подрагивающих
осколках.
Я кожей ощутила какую-то
неправильность, искаженность происходящего. То ли переход
открывался не так, как раньше, то ли что-то или кто-то пытался
вмешаться, но этот мир, мой мир, испытывал боль. Он кричал,
агонизируя, ломаясь и сопротивляясь из последних сил. Все это я
чувствовала глубоко внутри себя. Его боль не была моей болью, но я
чувствовала её, как мать чувствует, когда её ребенку плохо.
Проход открывали, а скорее,
пробивали, принудительно.