Ростом и статью он больше подходил для роли русского богатыря, чем для игры в оркестре: огромные кирзовые сапоги бухали так, что сотрясались стены больницы и соседних домишек, а пудовыми кулаками вполне можно забивать сваи.
Оделся Свистулькин явно наспех, но старательно: синие штаны заправлены в сапоги, поверх косоворотки синий же коверкотовый пиджак заметно короче ее и… желтый в крапинку галстук, явно приобретенный по случаю у какого-то заезжего гастролера. Не хватало только кудрей, выбивающихся из-под картуза с цветком за околышем. То есть картуз имелся, но пшеничные волосы Свистульника были отчаянно прямы.
Суетилову наплевать на картуз и даже галстук поверх косоворотки, он коротко поинтересовался:
– Музыкант?
– Ага, – пробасил парень.
– Пошли.
Куда – не сказал, но Свистулькин, видно, был товарищем сознательным и ответственным, вопросов не задавал, сказано идти – потопал следом за Суетиловым.
Вот в таком сопровождении наш директор и появился на пристани, махнул мне рукой, мол, все в порядке, и объяснил дежурившему у сходней матросу, указывая на Свистулькина:
– Замена Михельсону.
Тот согласился:
– Понял. – Хотя наверняка понятия не имел, кто такой Михельсон и зачем нужна замена.
– Все на месте?
И снова вопрос для матроса риторический, он представлял, кто именно должен быть на борту «Володарского», но, окинув беглым взглядом пустую пристань, бодро доложил:
– Все!
– Отправляемся, – облегченно вздохнул Суетилов, знаком приглашая за собой музыканта. – Пойдем покажу тебя дирижеру.
– Ага, – пробасил парень и забухал по трапу на верхнюю палубу так, что та задрожала.
Дирижер театрального оркестра Модест Обмылкин был занят – он метался по кормовой части верхней палубы, где я совсем недавно курила, рвал остатки волос вокруг лысины и патетически вопрошал сам себя:
– Что делать?! Что теперь делать?!
Непосвященному вопрос мог показаться странным, аппендицит не ампутация конечностей, тем более операция у первой скрипки прошла успешно. Но все, знакомые с ситуацией, вполне понимали дирижера.
Михельсон выбыл из строя на три недели, однако заменить его любым другим скрипачом Обмылкин не мог: попав единожды на место первой скрипки, кто же потом освободит? Но и без первой скрипки тоже никак. Зрители, возможно, не заметили бы отсутствия, но сам дирижер был приверженцем классики и не мыслил оркестра с пустующим пюпитром слева от себя.