Он тянет ко мне руку, я шарахаюсь обратно к двери, но тут раздаётся быстро приближающийся рев мотоцикла, и у дорожки тормозит байкер. Ему даже шлем снимать не надо, мы с Вязьминым и без этого сразу понимаем, кто приехал.
Григорий брутально спрыгивает с металлического коня, и мы с Вязьминым синхронно тихонько вздыхаем. А Гесс снимет шлем, вешает его на руль и идёт к нам вальяжной походкой тигра.
— Здорова, сосед, — говорит, дружелюбно хлопая скульптора по плечу, и как-то незаметно оттесняет его с крыльца, — ты к моей зае руки не тяни, я её только для себя лично на выходные заказал.
Я возмущённо вскидываю голову и пыхчу, как ёж. Правда, огрызаться пока не решаюсь.
— Напоминаю: она и на меня работает, — спорит Вязьмин, пытаясь удержаться на крыльце.
— А, ты говорил. Помню, — кивает Гесс, — но ты не ответил: так можно мне посмотреть, как зая тебе позирует или нет?
Слов нет! Они и без меня прекрасно общаются! Никакие секреты у Вязьмина не держатся! Так почему не договорятся сами? Зачем им посредник в виде бессловесной меня? Закипаю.
— Нет, Гриша, я же говорил, что работа это интимная и вдохновение не терпит свидетелей.
Это вообще перебор! Такая двусмысленность, что я краснею.
— На что там смотреть? Как я час в форме горничной стою? — выпаливаю, перебивая Вязьмина. Мне совершенно не нравится, что эти двое обсуждают меня, как кусок мяса. И тем более не нравится ход мыслей Гесса. Я их по его блудливым глазам вижу! — Богдан Алексеевич с меня служанку лепит!
Тон у меня категоричный, но я ещё и смотрю на Вязьмина с предупреждением. Пусть только возразит, и я уеду. Клянусь, плюну на всё и уеду!
— Всё равно интересно, — почему-то не сдаётся Гесс, и я понимаю, что вот он — шанс.
Давлю в себе гнев.
— А если интересно, так попроситесь к Богдану Алексеевичу натурщиком сами, — подаю Гессу гениальную и логичную идею. — Уверена, он из вас с удовольствием какого-нибудь Аполлона слепит. А вы в это время посмотрите на работу, так сказать, изнутри.
Вижу, как Вязьмин замирает в предвкушении и даже руки мнет, непроизвольно выдавая волнение. Но нет, Гесс смеётся бархатно, от души, и нам с Богданом Алексеевичем становится ясно — облом.
— Я? Да ни за что! — мурлычет, продолжая улыбаться. — Вот если бы ты была скульптором, зая, я бы с удовольствием показал тебе все, что обычно прячу, а Богдану на это смотреть незачем.