Однако такое мнение складывается лишь на первый взгляд. Сильно
сомневаюсь, что в таких же обстоятельствах кто-то другой поступил
бы иначе. Если, конечно, не являлся бы каким-нибудь дипломированным
каратистом сотого дана. Да, я банально струсил, предпочтя компанию
относительно миролюбиво настроенных мужиков возможности получить
ножом в область грудины – свои рукопашные навыки я оценивал весьма
реалистично, ибо с институтских времен единственной тренировкой для
меня являлся поход в магазин за хлебом. Конечно, насчет ущербности
моего физического состояния гиперболизирую, но составить
конкуренцию этим мордоворотам, тем более, вооруженным
колюще-режущими предметами, я точно бы не смог.
И вот, дождавшись смены лун, последней, как выяснилось, в этом
месяце, наша троица отправилась в дорогу. Причем, то ли они
понимали, что деваться мне особо некуда, то ли все мои домыслы по
поводу их неблаговидных намерений оказались не более чем пшиком, но
особого внимания к собственной персоне мне ощутить не удавалось.
Они шли впереди, о чем-то неспешно беседуя, а я плелся на некотором
расстоянии, с неудовольствием отмечая, что прогулка может серьезно
затянуться, а температура воздуха с появлением из-за горизонта
первых признаков восхода тутошнего солнца, Илиры, начинает
понемногу повышаться, прогоняя в небытие утреннюю свежесть и
прохладу, заставлявшую поначалу зябко ежиться. Определенно, время
года тут не соответствовало мной покинутому.
- Чудь, не отставай, - окрикнул меня Ашаб, с нескрываемым
неудовольствием оглядывая мою, невзрачную на фоне спутников,
фигуру. – Плетешься еле-еле. Так до обеда не успеем.
И куда это мы, интересно, не успеем, если, по их же словам, до
конечного пункта назначения не день и не два пути? Однако говорить
вслух ничего не стал, а лишь прибавил шагу. И правда, погруженный в
собственные мысли, я несколько затормозил, едва не путаясь в
собственных же ногах, так что недовольство рыжего было вполне
оправданным.
Называть меня по имени они отказывались, хотя оно вроде
(вылетело напрочь из головы!) и было названо. Кажется, мотивировали
тем, что не в состоянии выговорить. Да и сами сперва морщились,
когда я обращался к ним. Очевидно, что-то с моим произношением было
не так, хотя уловить эти несоответствия пока для меня не
представлялось возможным – вообще не понимал, как их понимаю,
прощения прошу за тавтологию. Потому и именовали они меня Чудем,
очевидно, намекая не то на мою пришлую природу, не то на сам
чудесный факт моего здесь появления. Впрочем, это только моя
интерпретация полученного прозвища – я даже насчет звучания и
значения-то не шибко уверен.