3, а также на других церквях тоже дежурили звонари. Ждали уже несколько дней, но владыка где-то задержался. Вдруг вечером часа в 4 раздался удар в колокол в соборе, подхватили и другие церкви, и пошел трезвон. Народ весь бросился к собору на встречу. Кучер протопопа ехал на Мокшу за водой, протопоп-старик бежал по улице, запыхался, догнал кучера, вскочил на водовозку, понесся вскачь, держась за бочку, камилавка от ветра слетела, волосы длинные развеваются, кричит: «Наддай! Наддай!» Кучер все время стегает лошадь вожжами. Прибежали к собору, духовенство уже облачилось в ризы, дьякон махает кадилом. Оказалось, что приехали только свита и певчие, человек шестьдесят, Владыка же остался ночевать у Пем <…> верстах в 20-и от города – прибудет завтра. Смеялись над протопопом – он охрип от крика, погоняя водовозку. Это был наш законоучитель Петр Афанасьевич Покровский, хороший старик, над которым мы зло проказничали, настригая ему волосы в чернильницу: ставя отметки делал кляксы, ругался страшно, стыдил, усовещивал.
На другой день часов в 9 утра опять зазвонили во вся во всех церквях. Народ бросился отовсюду к собору. Владыка прибыл в карете. Впереди на тройке становой стоя, стражники верхом на лошадях, на паперти все городское духовенство в облачении. Вышел из кареты высокий благообразный старик в шелковой голубой рясе. Под руки повели его иподьяконы. Протодьякон с кадилом, громадного роста, ворчит молитвы. Поставили его на высокий помост, устроенный среди храма, началось облачение. Певчие одеты в малиновые кафтаны. Наш хор на левом клиросе. Мне хорошо видно. Как грянул хор «Ис полла эти Деспота», у меня душа ушла в пятки. Вся церемония архиерейского богослужения произвела на меня громадное впечатление. Когда вышли три исполатчика4 в стихарях и запели «Святый Боже», я был на седьмом небе. Если сравнить пение нашего и архиерейского хора, мы были ничтожеством. Обедня прошла у меня, как в огне. Много после видел архиерейских богослужений в Москве, но такого впечатления на меня не производили.
У Спаса в лесу лазил на высокие сосны за вороньими яйцами. На верхушке ветер качает, как на качелях. Жутко, но весело! Один раз мальчишки украли сапоги, пока я лазил на гнезда, домой пришел босиком. Мать журила сильно, хотя сапоги на другой день нашлись – принесли родители того мальчика, который их стащил. Я был большой любитель гусей содержать, гусынь – на яйца. Следить за выводком – это уж я никого не подпущу. Один раз поехал к товарищу – он жил у нас на хлебах, верст за семь от города – на Пасху в гости на неделю, а у меня гусенята выводились. День прожил, а ночью такой поднял плач, что отец мальчика принужден был привезти меня обратно. Счастливое детство! Дожил до семидесятилетнего возраста, а как будто это было вчера.