– Добрый вечер, птенчик. Разбудили, наверное? Уж прости.
– Нет, я еще не ложилась, ждала тебя.
– А я заехал в кондитерскую, купил тебе тортик, как ты любишь.
– С вишнями и взбитыми сливками?
– Да. Вишни, сливки, марципаны, шоколад.
Надо ли думать, что он покупал ей лакомство в компании вооруженных до зубов людей? Виктория огляделась на суровых мужиков, увешанных оружием. Впрочем, попав в поле зрения ее прекрасных глаз, суровые мужики мигом перестали быть суровыми, а сделались покладистыми, доверчивыми, как новорожденные котята, и в один осипший голос понесли несуразную ахинею про чудесный вечерок, свежий ветерок и дивную луну.
– Луна сегодня просто на загляденье, – снисходительно согласилась Виктория, – что же ты, Гордон, не пригласишь мальчиков в дом, выпить что-нибудь прохладительного. Ах, они уже уходят? И господин Генеральный прокурор тоже?
– Да, птенчик. Он тоже. Завари-ка мне пока чаю, я сейчас приду.
Прихватив коробку с тортом, Виктория отправилась на кухню. Она заварила мужу чаю и успела слопать два куска торта к тому времени, как Гордон зашел к ней и зачертыхался, обнаружив, что наследил сапогами, запачканными в грязи и, кажется, в болотной тине.
– Значит, ты ездил в кондитерскую.
– Да.
– И больше никуда?
– Ну…
– Ясно. Сними сапоги. Я попрошу, чтобы вымыли полы.
Грязные сапоги он стащил и переобулся, и залпом, будто лекарство, выпил чай, к которому так пристрастился за последнее время. Виктория успела заметить, как в его симпатичной физиономии на секунду промелькнуло что-то издерганное и больное. Явно стряслось что-то нехорошее, но она поняла, что задушевных разговоров не будет. Он считал своей первейшей обязанностью оберегать жену от нервных потрясений. Вот глупыш.
– Как насчет горячей ванны?
– Да. Было бы неплохо. Я пока зайду к Максу.
– Только не разбуди, я его сегодня с таким трудом уложила. Невыносимый ребенок, мне пришлось его отшлепать.
Гордон, как она заметила, немедля сильно расстроился. Непонятно, отчего. Наверное, сам хотел отшлепать их ужасного ребенка.
– Как у тебя рука поднялась… за что?
– А что Макс заладил, что хочет стать лесорубом? Как маленький.
– Виктория, ему пять лет!
– Знаю, но в его возрасте, между прочим, уже пора и соображать что-нибудь. Ты еще скажи, что в детстве тоже хотел стать лесорубом! Ха! Ха!