Так он провел без малого сутки. Поначалу самым худшим казался вездесущий смрад, к которому примешивалась его собственная вонь, запах пота и паленых волос; потом холод; потом клопы, устроившие царский пир его измученным и окоченевшим телом. Но все это показалось сущей чепухой, когда затекшие мышцы начало сводить судорогами.
Судороги. Судороги! Су-у-удороги!
Поначалу боль была терпимой, но стремительно превратилась в невыносимую. От боли Дэниэл терял сознание, но та же боль тотчас возвращала его обратно в ужасный мир, полный страданий и потерь. Он не мог предпринять ничего дельного, только мычать, навзрыд рыдая от боли, и дергаться, будто в пляске святого Витта. Сколько времени продлилась пытка. Несколько часов? Несколько столетий? Несколько минут всего лишь? Дверь открылась, и через проем на него обрушилось ведро воды.
– Развязывайте.
Через пятнадцать минут, все еще сильно припадая на обе ноги, Дэниэл вошел в большую светлую комнату, полную переговорных устройств, письменных столов с лампами и мрачных людей в мундирах. Самым главным здесь был толстый человек, в форме, в погонах и с пышными черными усами. Не совсем понятно, отчего Дэниэл про себя сразу назначил его главным, но больше ни у кого присутствующих усов не было, включая их милость, сиятельного, лорда Ланкастера.
Кит, между тем, и не глянул на брата, когда его привели. Примостившись на краю письменного стола и сунув руки в карманы брюк, он сосредоточенно смотрел через пыльное стекло на улицу, да так, будто за окном творилось нечто необычайно важное.
Дэниэл тоже посмотрел. А вдруг стряслось Второе Пришествие, или человечество решил почтить присутствием инопланетный разум? Но за давно немытым стеклом простирались лишь пустынная улица, пыльная и полупьяная от летнего полуденного марева, сонные от жары деревья и голуби, купающиеся в придорожной канаве.
– Ваш мальчик? – спросил Кита человек с усами.
– Мой, – отвечал Кит, не поворачивая головы.
Усы повернулись к Дэниэлу.
– Вы убили тех людей, мистер Ланкастер?
Дэниэл откашлялся, прочищая пересохшее горло.
– Каких людей.
– Не валяйте дурака!
– Когда начались те пострелушки…
– Пострелушки?!
Дэниэл повел носом и содрогнулся. Точно. Блевотина, моча, пепел, кровь. Пах он ничуть не лучше, чем те бездомные бродяги, которых жалостливая Тереза в ночлежке подкармливала даровым супом. Многие считают, будто человека от животного отделяют высокие устремления, мечты и великие идеалы. Наглое вранье! Ничего подобного! Человека от животного отделяет исключительно горячая ванна!