Иногда Копилка сводила любовные парочки. Жалея юных и несчастных продавщиц из ужасных огромных универсальных магазинов, она подыскивала им обеспеченных женихов, а чахнущих над бумагами унылых клерков знакомила с румяными и смешливыми официантками из дорогих ресторанов. Порой Копилка помогала в расследовании преступлений, подбрасывая представителям закона улики, но порой и покрывала преступников, потому что жизнь – сложная штука, и всякое случается.
Ее истово ненавидели, считая рукотворным храмом наживы. Ею восхищались как непревзойденным памятником архитектуры, истории и культуры. Ее боготворили, воспевая ее красоту, ее величие, ее грацию. Немногие действительно любили ее, и немногие понимали и принимали ее истинную суть. Тем драгоценней были редкие слова признательности.
Бережно храня в сердце эти слова, она старалась сдержанно принимать и хвалу, и хулу. Она не обижалась. И на свое прозвище, в том числе.
Копилка.
Что ж, могло быть хуже.
Она никого не судила.
Никого не карала.
Никого не обманывала. Не подталкивала в спину. Просто выполняла свою работу.
Не палача, не судьи, но – орудия.
И теперь, в бесчисленных зеркалах проступили бесчисленные лица.
Лица людей, по тем или иным причинам избежавших земного правосудия.
Безжалостных убийц. Насильников. Растратчиков. Сектантов. Игроков. Растлителей. Растратчиков. Ловких махинаторов, безжалостно обанкротивших тысячи семей. Женщин, убивших в своем чреве нерожденных младенцев. Неверных мужей. Родителей, предавших своих чад. Сыновей и дочерей, позабывших о своем долге…
Серафина видела их лица. Запертые в адском зазеркалье люди кричали и протягивали к ней руки.
– Помоги нам, помоги нам, выпусти нас отсюда.
Пылая в наркотическом бреду, Серафина бессознательно протянула руки к ним в ответном жесте. Зеркала трескались и плавились подобно горячему маслу, а внутри отчаянно вопили мертвые люди.
– Выпусти нас, выпусти, выпусти нас отсюда!
Неожиданно вопли утихли. Мертвые лица исчезли. Серафина осталась одна. Совершенно одна наедине с потухшими зеркалами, не отражающими ничего, кроме сумеречной мглы ее души. В следующий миг глазную клетчатку ей обожгло ослепительной вспышкой, зазвенел тонкий, пронзительный визг и обрушился громовым раскатом грохот. Сотни зеркал, больших и малых, взорвались изнутри прозрачными, как слезы, фонтанами осколков. Она смутно ощутила это так, будто подверглась нападению роя пчел, истерзавших беззащитное тело острыми укусами.