Счастья не меньше.
Горя не больше.
Любят не меньше.
Завидуют больше, потому что еще и худая.
Во имя чего тогда?
Чтобы сесть легко и воздушно в кресло, подпереть опавшую в пять раз щеку, закинуть похудевшие ноги одна на другую, как в «Основном инстинкте», и заплакать.
Горькими и светлыми, как и раньше, слезами.
Очищенными, правда, от шлаков.
Я слышу польскую речь – и каждый раз реагирую. Всем существом.
Потому что мои предки польские евреи.
Я слышу украинскую речь – и слышу музыку.
Могу долго слушать.
Потому что мама из Николаева, а папа из Запорожья.
Они учились в украинской школе и в их речи до сих пор украинизмы.
Я слышу узбекскую или таджикскую речь – и становлюсь ребенком, потому что там я родилась и выросла.
Я слышу иврит – и со мной происходит что-то невероятное. Потому что много веков назад у моих праотцов все было по-настоящему и навсегда.
А русский просто мой родной язык и самое большое удовольствие.
И я себя спрашиваю – о какой независимости друг от друга мы все говорим?
Мы связаны веками, историей, слезами, радостью и кровью крепче любых деклараций о любых зависимостях, независимостях и созависимостях.
А в остальном я ничего не понимаю.
В нашем городе дождь.
Я люблю дождь.
Больше, чем солнце.
Но дождь можно любить, когда солнечно в душе.
А когда нет – затяжной дождь вытягивает остатки души и не оставляет надежды.
Но у нас всего лишь идет дождь, подумаешь…
А тоже у нас, только все называют это место, где война, по-другому, просто ад.
Так что пусть идет дождь и днем и ночью.
Пусть вытягивает душу.
Остатки ее пусть рвутся.
Только пусть не рвутся больше снаряды и людские сердца.
Есть люди, которые рождаются со скорбным лицом и одновременно с как бы брезгливым…
Они скорбно и брезгливо проходят по родовым путям, скорбно и горестно сидят на горшке в яслях, скорбно отдаются и наслаждаются… И вообще – с отвращением читают жизнь свою. И с завистью – чужую…
А пока раздаются их нескончаемые стоны про то, что жизнь говно и все люди тоже, жизнь этих скорбных людей проходит в благополучии и полном здравии. Слава те господи.
А в это же время из разных палат нашей онкологической больницы доносится вполне здоровый смех прооперированных или ожидающих операцию людей.
Они все знают уже про себя, но их носогубные складки не опустились в вечной скорби обреченности, они никого не винят и не кричат – за что мне, праведнику, это…