К чести родителей, они не держали
Васю на коротком поводке и чем старше он становился, тем дальше его
отпускали — вплоть до турпоходов на неделю-другую. А с третьего
класса папа брал его с собой в зал, и понемногу научил некоторым
полезным приемам.
— Все эти крутые вертушки с
разворота — ненужное баловство, — объяснял он. — Во первых, не
доводи дело до драки. Умный человек должен предвидеть и по
возможности избегать таких ситуаций. А уж если приперло и
необходимо действовать, то тебе нужны два-три поставленных удара и
несколько хорошо отработанных блоков. Этого достаточно в девяносто
девяти процентах случаев.
Классе в шестом Вася на спор выучил
громадный кусок из “Мартина Фьерро” и прочитал его на вечере по
случаю очередного испанского праздника. А поскольку испанское
посольство было от школы не дальше родного дома, то дипломаты
довольно часто появлялись в ее стенах — Васю заметили и включили в
группу школьников по обмену. Так он в возрасте двенадцати лет
увидел Испанию, точнее, Барселону и окрестности и получил очень
полезную запись в “послужном списке”.
В тринадцать, правда, чуть было все
не испортил по стремлению к справедливости и живости характера —
поперся с такими же малолетними правдолюбцами на Болотную,
демонстрировать. Из автозака тогда его выдернул дядя Миша, а дома,
после втыка и объяснений, почему не стоит соваться в толпу, отец
спросил:
— Ну и зачем?
Вася угрюмо молчал, глядя в
сторону.
— Нет, ты ответь. Сумел вляпаться,
так хоть объясни.
— Потому что несправедливость. И
коррупция!
Егоров-старший хмыкнул, встал и
минут через пять принес стопку книжек:
— Вот, возьми, почитай. И о
несправедливости, и о коррупции.
Книжки эти, частью на испанском,
частью на английском и русском, перевернули в голове все. Нелепые и
мелочные страдания по “несвободе” или “неайфону” померкли перед
нон-фикшеном о жизни в Латинской Америке, об “эскадронах смерти”, о
дичайших аферах, о разграблении всего и вся, о ежегодных
переворотах с расстрелами и безсудными убийствами… А уж когда
старшие подкинули Васе некоторые книжки из дедовой библиотеки, он
окончательно понял, что реально страшных условий он не то что не
видел, но даже и не представляет.
Побочным плюсом этой эпопеи стало
чтение запоем, причем не новомодных муракамей или упаси бог
отечественных обличителей — нет, их Вася тоже пролистывал, — а все
больше документальных книг о Латинской Америке, с которой он
сживался все больше и больше. Ну и дополнительная нагрузка — дядя
Миша принялся учить его работе с электроникой и фототехникой.
Серьезно так, обстоятельно, как все, что делал дядя. Через полгода
Вася стал штатным фотографом класса, а через год — и всей школы. А
парочка электронных приколов, спаянных на коленке из всякого
барахла, принесли ему разборки с завучем и славу крутого перца. Он
даже на некоторое время затмил школьных певцов и гитаристов — нет,
он тоже умел играть, в испанской школе гитарой баловались чуть ли
не поголовно, но никогда не был “в первой десятке”.