Как приставала с вопросами к целителю.
А тот не прогонял, но отвечал. Сперва отвечал, потом, верно,
утомившись, вручил принцессе книгу. И другую. Третью. Когда книг
стало слишком много, а в речи её высочества начали проскальзывать
слова, совершенно неподобающие, непонятные, нянюшки
забеспокоились.
Но Её величество отмахнулись.
А Его величество никогда не снисходил до дел столь
незначительных. И дочерей он любил. И когда Летиция попросила
разрешения учиться целительству, дозволил.
Отчего бы и нет?
Кто ж знал, что учеба – это не только книги, но и госпитали.
Раны. Разные раны. А еще мертвецы, с первым из которых Летиция
столкнулась в четырнадцать лет. Это был плотник, который свалился
пьяным в пруд и захлебнулся. А Летиция, прикоснувшись к телу,
увидела.
И то, что пьян был.
И падение.
И смерть. И тогда еще в обморок упала от избытка чувств, а
списали на тонкость души. Она же смолчала, ибо тонкая душа – ей об
этом рассказывали – куда более подходит принцессе, чем жадное
непристойное любопытство.
Летиция подавила вздох.
Целых два… два чудесных года она занималась делом, которое
полагала весьма и весьма любопытным. Ведь, как выяснилось, смерть
таила в себе загадок едва ли не больше, чем жизнь.
И еще мертвые не могли себя защитить.
Это она поняла, коснувшись руки бледной хрупкой девицы,
горничной, которую все полагали самоубийцей, а Летиция увидела, как
бедолагу топят. И из-за чего.
И кто.
И… увидев, не сумела смолчать, потому что это было бы
несправедливо. Она рассказала, сперва целителю, добродушному
почтенному мастеру Эвусу, который уже успел привыкнуть к
странностям и капризам принцессы. А потому выслушал.
Внимательно выслушал.
И изложил услышанное на бумаге, чтобы передать другому надежному
человеку.
- Вы, ваше высочество, - в тот день Эвус сделался донельзя
печален. – Обладаете редким даром, но… не вижу, чем он может быть
полезен принцессе.
- А не принцессе?
- Если… если вы решитесь.
У мастера Эвуса имелись друзья средь городской стражи. И
следующие несколько месяцев стали одновременно и страшными, и
увлекательными, ибо выяснилось, что и за пределами дворца есть
жизнь.
Разная.
Когда все вылезло наружу? Слухи пошли. Правда какие-то такие,
неопределенные, ибо правды никто-то не знал, но когда это мешало
людям эту правду выдумывать?
Слухи множились.