— Ощущение... — девушка неопределенно фыркнула.
Они появились неожиданно. Только что мы нежились на моховой
подстилке совершенно одни, вот я моргнул, и вот уже вокруг нашей
лежанки стоят три фигуры в белых рясах. Белобородые и беловолосые,
разумеется.
Они просто нависли молча и сверлили нас белыми глазами. А еще,
кажется, на самом деле они не просто так стояли, а ругались на
телепатическом. Чего я, понятное дело, слышать не мог, потому что
мне не полагалось.
— Одевайся, — девушка внезапно повернулась ко мне и посмотрела в
глаза. — Свидание закончено, тебе пора.
— Вы о чем-то пошептались за моей спиной? — спросил я, натягивая
штаны. Они были мокрыми, но всякую грязь с них более или менее
удалось отмыть. А ходить в мокрой одежде сегодня, видимо, моя
карма.
— Это наши внутренние дела, — отрезала девушка. — Тебя не
касаются.
Трое белобородых продолжали безмолвными истуканами стоять вокруг
и следить за каждым моим движением. Такое себе сопровождение.
— Они сердятся? — Мокрую рубаху надеть оказалось еще сложнее. —
А почему? Тебе нельзя было тут со мной уединяться?
— Ты нарушил Договор! — торжественно провозгласил один. — И
будешь изгнан, без права возвращаться в Грустину.
— Да что вы говорите, — я хмыкнул. — Не припомню, чтобы мы с
вами заключали какой-то договор, так что я ничего не нарушал.
— Нарушение договора уже должно было пустить свои корни в тебе,
— сказал второй белобородый. — Но этого почему-то не произошло.
— Ну может в договоре вашем какая-нибудь лазейка есть, — я пожал
плечами.
— Никаких лазеек! — заявил первый белобородый. Или нет, если
честно, я их не очень друг от друга отличал. — Любой человек,
рожденный под этим небом и осквернивший жену нашу, будет проклят
черным ликом, и останется влачить жалкое существование, не видя
солнечного света, потому что с этого момента лучи светила нашего
будут нести ему боль и страдания.
— Ну может я не осквернил, а облагодетельствовал, например, — я
снова пожал плечами. Надел пиджак, проверил содержимое карманов. —
Кстати, а если в пещере рожден, то это считается, что под небом?
Так-то получается, что над головой в момент рождения — земля. А
если в доме? Насколько я знаю, моя мать меня в роддоме рожала, а не
в чистом поле. Может, поэтому...
— Замолчи, — холодно сказал какой-то из белобородых. Голос его
звучал так, будто он уже готов прописать мне с ноги. Ну, во всяком
случае, если бы я говорил подобным тоном, то именно это желание я
бы испытывал в глубине души.