— За четыре
дня ручаюсь, — отозвался он. — А больше… — Он пожал плечами. —
Может, выгорит. Может, не выгорит. Я-таки не выродок, смекаешь? И
действовать мне придется резво.
— Пока идет
перевоплощение — ведаю, — докончил Каладиум. И воздух от речей его,
казалось, загустел. — Добро. Зелен лист, мы даруем друг другу
клятвы о неразглашении подробностей встречи. Всех и каждой. Вплоть
до той, что мы вообще вели беседу. Вещички с Ифлога останутся при
вас.
Видит
Умбра, молчание Стального Палача сулило Рубину избавление от многих
проблем.
Тем не
менее даже клятвы можно нарушить. Их нерушимость могли скрепить
лишь мойры — порождения Тофоса, которые вели отшельническую жизнь и
чурались иных существ. Посему-то Рубин и поперхнулся слюной, когда
Каладиум вытянул из нагрудного кармана золотистый волос. Его свет
резал взор почище тончайшего лезвия ножа.
К такому
жизнь Рубина не готовила. Все заготовленные вопросы шипами встали
поперек горла, страшась вылетать в мир, который определенно сошел с
ума. Как?! Что существу должно свершить, чтобы отщепенка-мойра
добровольно передала ему волос, пропитанный чарами?!
Острого ума
для этого недостаточно.
— Тут нужно
Творцом уродиться, — вслух произнес Рубин.
— Богом
меня еще не нарекали. — На лице Каладиума читался с трудом
удерживаемый смех. — Благодарствую.
Рубин вытер
ладонью катившийся по лбу и вискам пот. Последние сомнения
стерлись. На смуглой ладони перед ним лежала пресловутая нить
Судьбы. И наблюдая, как танцуют в ее толщах витки колдовства, как
они переливаются золотом и манят к себе, он не мог ей не
верить.
Наступило
тягостное затишье, которое в конце концов нарушил его сдавленный
возглас:
— По
рукам.
Такие
клятвы затыкали глотки крепче эвеновых пробок, отмоченных в
вулканической лаве.
Но Рубин не
будет размышлять о мойрах. Он просто сделает дело и отвяжется от
Каладиума.
***
Удивительно, но Каладиум свершил все так, как и было
оговорено. Зароки зачитывались долго и нудно, чтобы исключить
лазейки. Но вскоре волос мойры расслоился и овил шеи принесших
клятвы подобно ожерельям из золота. Это была обманка. За красотою
украшения, впитавшегося в кожу, таилась опасность — кара, гораздая
настичь клятвопреступника на краю света.
Какая?
Палач не ответил. Но чутье подсказывало Рубину, что связана она
либо с удушением, либо с обезглавливанием. Скорее всего, со вторым
— под стать былому ремеслу Каладиума.