Ходили
слухи, Каладиум никогда не отсекал головы одним верным росчерком
лезвия. Вроде и меч хватал заточенный до зеркального блеска. Вроде
и лёгкости руки его позавидовал бы всякий лихой истязатель. Да
что-то извечно шло сикось-накось, и приговоренных настигали
мучения.
Казни
превращались в неумелую разделку туш. Каладиум попросту кромсал
соплеменников.
Отсюда и
прозвище одно получил — Потрошитель.
Ни один
окаянник, будь он хоть тысячу раз грешен, не заслуживал столь лютой
смерти. И это не упоминая уже о том, что за душами дриад обычно
стояли плевые провинности.
Стальная
братва давно упорхнула, а Рубин всё протирал портки о кушетку,
пялясь в стену и сознавая произошедшее. Сказать, что Каладиум
теперь пугал его до хиновых бредней, значит не сказать
ничего.
— Эпоха
Стальных Шипов, — только и выдал Рубин, покручивая в пальцах
самокрутку.
И в грязи
этих слов все вопросы потонули. Лес тогда настигло гиблое время,
безжалостное и кровопролитное.
Дрожащими
руками Рубин поднес курево ко рту и стиснул зубами. Разжёг на
ладони огонек и вскоре выдохнул к потолку сгусток дыма. Скудные
пожитки из новой жизни, которую он обрёл у фениксов, уже потонули
на дне мешка. И он коснулся единственно сбереженных предметов из
старой жизни — мечей-парников, от грузных рубинов на гардах которых
исходил приятный холодок.
Рубин
погладил их подушечками пальцев. И воспоминания пробудились. Перед
глазами с кристальной ясностью пронеслись вечера, когда он, еще
будучи сопливым юнцом, воображал себя бывалым воякой. Носился по
каменистым тропам Ааронг и размахивал дарованными Цитрином
клинками.
Курево чуть
не соскользнуло с губ. К счастью, Рубин подхватил его языком и
потушил. Отдернул кисть от оружия, словно касания нанесли мечам
оскорбление. И ощутил, как в груди затрепыхалось в сомнениях то,
чему он трепыхаться запретил.
Наперекор
свершенному выбору, душу раздирало на части. Одна тянулась к
истрескавшимся скалам, желая увидеть лица Яшмы и Цитрина, Сапфира и
Чароит. Другая — к фениксам, истинным собратьям, которые не
гнушались марать руки в чужой крови. К Янару, подлинному дяде, чьи
боевые навыки приводили в восторг. А слова о том, что ни одному
портрету не дано отразить черты Азера столь же точно, сколь лицу
Рубина, заставили преклонить колено.
Азер и
Рубин походили друг на друга, как две искры в костре.