— Что ты делаешь? — захлебываясь собственным дыханием выдавил я,
с трудом оторвавшись от сладких губ Алисы. Она посмотрела на меня
искрящимися от желания и задора глазами.
— А разве не видно? Хочу овладеть своим самцом. Ты что, против?
— прищурилась она и снова впилась в губы, начиная расстёгивать мою
куртку. Я немного отстранился.
— Тебе не кажется, что место не очень подходящее? — девушка
нервно взглянула на меня.
— Плевать! — произнесла она будто чужим голосом, а лёгкий задор
ее глаз сменился на нечто иное, что я никогда в ней не видел. И
если вначале там были лёгкие игривые искорки, то сейчас полыхало
обжигающее пламя самой преисподней. — Ты только мой! — процедила
она сквозь зубы. — И я хочу чтобы об этом знал каждый!
Судя по усилившемуся напору этой самки, а по-другому ее называть
было нельзя учитывая бездумность ее первобытных порывов, дальнейший
разговор не имел никакого смысла, ведь меня попросту не слышали. И
если уж она так хочет заявить о своей личной собственности, то
мешать я ей в этом не собирался, просто нашел более культурный
вариант для этого.
Я взял ее на руки и практически поволок ее к себе, грубо и
настойчиво лаская и целуя все до чего мог дотянуться, а до чего не
мог, то просто снимал и бросал в том месте, где мы находились,
жадно впиваясь в желанные прелести. Полыхающий внутри нас огонь
похоти выжигал последние остатки разума, заставляя всех прохожих
шарахаются от нас как от прокаженных, и к тому моменту, когда мы
оказались у меня на нас уже практически не было того, что ещё можно
было снять или сорвать. И потому, толкнув свою готовую ко всему
избранницу в кровать, я просто набросился на нее, словно она была
единственной женщиной на земле, которую я нашел после тысячелетнего
воздержания.
В этот раз все было особенным: запахи, чувства, ощущения, даже
стоны моей нежной Алисы были пропитаны агрессивной сексуальностью,
так не присущей ей, в принципе. Не было ласки и прелюдий, они
остались где-то там на задворках наших желаний. Мы были словно два
голодных до плоти демона, которые раз за разом бросались в сети
истинного порока и наслаждения, вгрызаясь до крови в нежную,
желанную плоть под стоны граничащего с сумасшествием возбуждения.
До этого дня я и не подозревал, что боль, страсть и удовольствие
могут стать единым целым, даруя истинное наслаждение страдающему и
наказывающему одновременно. Я брал свою девочку грубо и жестоко
ровно настолько насколько мне позволяла фантазия, раз за разом
вгоняя в нее все мое мужское естество и доводя ее до слез, криков и
экстаза одновременно. И лишь вдоволь наигравшись в повелителя я
отдал ей инициативу.