Дракоша тут же схватил тряпицу и
унесся утешать свое вредное счастье.
- Янинушка, что ж ты слезами мне
сердце рвешь?! Успокойся, красавица моя! – лепетал динозаврик,
трогательно протягивая зареванной заразе носовой платок.
- Я ТЕБЕ сердце рву!? Эгоист
бесчувственный! Сухарь в чешуе! Елисеюшку нашего чуть жизни не
лишили, перепугался весь, а ты только о себе думаешь! –
самозабвенно истерила румяная зазноба.
От явной несправедливости у рептилии
от возмущения дым пошел из ноздрей. Надышавшись, Янина чихнула,
отчего еще одного советника и оставшуюся чадру сдуло в трюм, и
громко высморкалась в горынычевский платочек, яростно сверля
бронтозаврика глазами.
- Знаешь что, ягодка ерепенистая, я
только ради тебя этого пришибленного спас, и какие слова я слышу в
свой адрес? - начал раскаляться горе-ухажёр.
Мда, эти темпераментные сказочные
герои сами точно не договорятся, нужно помогать, иначе Янине будет
сложно еще два поцелуя отрабатывать. Она сама к нему не побежит, он
тоже больно гордый, и шагу навстречу ей не сделает. Еще лет
пятьдесят будут препираться.
- Правильно, ругай его, Янинушка, - с
нажимом произнесла я ее имя, отчего Горыныч тут же утих, но
возмущенно пыхтеть не перестал. – Покричи, может, полегче станет.
Такой испуг пережила, не каждое женское сердце выдержит, - с очень
прозрачным намеком произнесла я.
Змей тут же сообразил, в какую
сторону я клоню, и подхватил мою мысль:
- Да-да, Янинушка, если тебе от этого
полегчает, то покричи на меня, можешь даже ударить, - пылко
причитал динозаврик. - Только несильно, чтобы кулачки свои нежные
не поранить.
От щемящей нежности, которой было
пропитано каждое слово Горыныча, слезы по щекам Янины потекли еще
больше, превратившись в нескончаемые потоки.
- Может, мне на кого покричать? –
философски проворчала баба Яга.
- Не нужно, нет тут таких стойких,
чтобы твой скандал пережили, - восхищаясь Янининым спектаклем,
прокомментировала я.
- Янина, не переигрывай, - шикнула на
сестру Яга. - Елисейку совсем перепугала.
Молодая зараза тут же утерла нос, и,
погладив бледного царенка по голове, скосила на Горыныча кокетливый
взгляд. И судя по трем вытянутым клыкастым мордам, столь милостивую
реакцию от любви всей своей жизни, он получил впервые за пятьдесят
лет. Как только он повернулся ко мне, демонстрируя три наиглупейших
улыбки, я не удержалась от шпильки: