Под конец тирады диктатор в конец
съехал с катушек, не замечая резко возросшего раздражения
собеседника. Кощей будто окаменел, лишь его глаза горели гневом, в
них ясно читался вынесенный и не подлежащий обжалованию приговор
гаранту стабильности соседней державы.
Яга и Янина, видя реакцию нашего
гостеприимного хозяина, лишь мстительно улыбались и потирали руки.
Мол, зятек, огребай по полной за все наши обиды, тобою
нанесенные.
- Так нет у нас таких! – тихо с
жутчайшим шипением ответил Кощей. - У меня гостят Яга Серафонтовна,
Янина Серафонтовна и Мария Васильевна, они находятся под моей
защитой! Всякому, кто решит их обидеть словом или делом грозит
гибель неминуемая, несмотря на родовитость дурака, будь он хоть
простолюдином, хоть боярином, хоть царем!
Намек был прозрачнее некуда: дурак
ты, супостат! Будешь моих девочек обижать, прихлопну, как
надоедливую муху.
Внутри меня разливалось небывалое
тепло, рядом сидевшие бабульки счастливо улыбались, соединив на
субтильной груди руки, словно в молитве. Судя по
восхищенно-влюбленнымвзглядам, направленным на бледненького,
пенсионерки дохлика уже канонизировали и минут десять, как шлют ему
свои молитвы и чаяния.
Я не удержалась и заглянула в «экран»
тарелки. Лицо бледного царя посерело, глаза хаотически бегали, не
хуже, чем у Елисейки, с одним уточнением, пробежка царских очей
велась в одном направлении.
- Мммария Вввасильевна, голубушка! –
заметил меня супостат и схватился, будто на спасительную соломинку.
– Кккак же я рад Вас видеть!
Еще бы не рад, я бы тоже была
неимоверно счастлива переметнуться от разъяренного Кощея на более
безопасную тушку.
- Добрый день, Ждан Годинович! Ну,
докладывайте! – лениво отдала я приказ.
От злости у узурпатора власти
распушились ноздри, зашевелились волосы на голове и порозовели
щеки. Правда, розовые щеки на землисто-сером лице выглядели
неестественно и жутковато. Но нам тут тоже несладко! Поэтому
жалость в моем чудеснейшем организме решила так и не выходить из
комы.
- Дддокладывать? – теперь диктатор
заикался уже не от страха, а от клокочущей в нем злости.
Сидевшие рядом со мной старушки
противно хихикали, сбивая с делового тона, поэтому их пришлось
угомонить, двинув локтем под ребра. С возгласами «ОЙ» те, наконец,
пришли в чувство и приняли степенный вид.