Так что оценить, что изменилось в
моём оружии, я не мог. Единственное, в чем был уверен, — прочность
повысилась. Так что снятие деревянных накладок заняло втрое больше
времени, чем я рассчитывал.
Вечером меня навестила мать. Она
принесла с собой горшок с жарким и кувшин воды. Внимательно
осмотрела хижину, убедилась, что похлёбка закончилась, и лишь после
потребовала, чтобы я отложил все дела и поел. А сама в это время,
сидя напротив, пристально наблюдала за мной.
— Ты очень сильно изменился после
падения, Фархат, — наконец произнесла Фарида, отведя глаза в
сторону. — Мне говорили, что хаос, пробудившись, меняет вас,
ведьмаков. Но я не ожидала, что настолько. Я не узнаю тебя, сын. Ты
словно повзрослел в один миг, сразу на много лет.
— У Маринэ всё хорошо? — спросил я,
закончив есть. Надо же, второй раз чувствую себя насытившимся.
— Да. Нам предложили поселиться в
другую хижину, в центре посёлка. Хромого Ковжу забрала к себе Саха,
и его жилище теперь пустует.
— Это хорошо. — Я налил воды в две
кружки и одну протянул матери: — Пей. Мне одному этого кувшина
слишком много.
— Ты вырос хорошим человеком, — мать
приняла кружку. — Надеюсь, станешь хорошим ведьмаком, которого не
будут бояться в селениях.
— Не будут, — я улыбнулся. — Завтра
пусть Маринэ принесет пищу и воду. Хочу поговорить с ней.
— Хорошо. Пошлю её пораньше,
засветло, — согласилась Фарида. — Что ж, мне пора. Позволишь
забрать кое-что из посуды? Тебе это всё равно не понадобится.
— Да, конечно, забирай. Ты здесь
хозяйка, — ответил я, про себя порадовавшись, что женщина не видит
моей грустной улыбки. Её лицо, искажённое горем, я видел прекрасно.
Ничего, Фарида, скоро у тебя всё будет хорошо.
***
На следующий день я уже не ждал
гостей и потому полностью ушёл в процесс изготовления копья,
поглядывая на вход. К сожалению, у селян были свои планы на мой
счёт, почти сразу после ухода матери я услышал приближающиеся к
хижине шаги. Решил, что это староста, но ошибся.
— Эй, Фархат, ты здесь? — раздался
из-за циновки незнакомый голос.
— А где же мне ещё быть? —
усмехнувшись, ответил я. — Заходи, раз пришёл.
— Это я, Бахрум, — внутрь вошёл
коренастый, широкоплечий парень. Я вспомнил, что видел его, когда
старый Сахем выбирал себе учеников. — Маринэ сказала, что ты после
падения ничего не помнишь.