- Правда же избавляет от смерти, - закончил капеллан вслух.
- Что? - переспросил старший.
- Да так, - отмахнулся Причер. - Вырвалось.
Исповедовать Причер умел. У него это как-то само выходило -
поймать эмоциональную волну человека и легкими незаметными толчками
направить душу к очищению. За что капеллана отдельно уважали
военные психологи, сидевшие на жестком окладе и потому не
жаловавшие сверхурочную работу. Причер частично брал на себя их
потенциальную клиентуру.
Увы, с Кляксы психолог удрал, и теперь уже Причеру приходилось
отдуваться за двоих. Истомившийся без душевного разговора военный
люд так и ломился в исповедальню, дабы расстаться с тем, что Причер
про себя называл «грешки армейские стандартные». По укоренившейся
привычке честного служаки, капеллан с каждым работал в полную силу,
помогал и утешал, и когда очередь грешников наконец иссякла,
почувствовал себя как выжатая тряпка. Прикрыл глаза, прислонился
затылком к стене, замер на жесткой скамье в малюсенькой каморке, и
понял, что выходить в храм сейчас не будет, а просто немного
посидит, расслабится. Ничего ужасного ему выслушать не пришлось,
грешки здесь и правда водились исключительно стандартные, но
слишком много набежало страждущих от них избавиться. Еще сказалась,
наверное, мольба командира базы «повлиять на людей». Вот он и
влиял, как умел. Повлиял - и выдохся.
Дверца соседней кабинки хлопнула, и низкий, с выраженной
хрипотцой, голос, произнес:
- Здравствуйте, святой отец. Хотелось бы поговорить.
Причер с подавленным стоном уселся прямо.
- Простите, - сказал он, - а там много еще народу?
- Больше никого.
- Вы не могли бы сделать мне одолжение? Пойдите, закройте
наружную дверь. И возвращайтесь, конечно.
- Уже закрыл, святой отец.
«Парню когда-то чинили глотку, - безошибочно определил Причер. -
И капитальный был ремонт. Крепко досталось бедняге. Между прочим,
что это у него за акцент? Едва заметный, но есть. Чуть ли не
русский. Да ну, русскому нечего делать в нашем храме. Просто ему,
наверное, и лицо тоже латали. Вот и квакает теперь. Прямо скажем -
не позавидуешь».
- Хорошо, - сказал Причер. - Я слушаю тебя, сын мой. Открой свою
душу, и...
- Похоже, я утратил веру, святой отец, - перебил его хриплый. -
Потерял. Совсем. О чем и прибыл доложить.
В голосе хриплого читались глумливые нотки. «Или это кажется
мне? - подумал капеллан. - Ну, послушаем».