— Работа уж больно масштабная. Полное ощущение, что там работает
не меньше нескольких сотен человек. Может, и тысячи.
— Когда мы столкнулись впервые недавно с результатом вашего
производства, психотропными маго-наркотиками, тоже были уверены в
этом. Потом, при расследовании дела об убийстве с использованием
мины инферно, даже были задержаны люди. С десяток, не больше. Все
они оказались банальнейшим образом зачарованы. Биороботы, если
хотите, жертвы сильного менталиста. Никакая не секта. И все.
— Да у нас тут и народу-то столько нет! Скажете тоже, тысячи. На
всем полуострове не наскрести столько идейных живых. — прокаркал
согласно Старший Корвус в ответ.
— Значит, големы. И у нас вырисовывается своеобразный портрет:
некто бессмертный, могущественный менталист, великий, поскольку
имеет способности к управлению големами, в сговоре с женщиной -
рыбой. И не кривитесь, Косаткины, вы млекопитающие, между прочим.
Так вот, эта сладкая парочка организует все это прекрасное, с целью
вернуть аспидного дракона в реальность. Зачем?
— Что? — сиплый голос Вуруса прозвучал, словно крик утопающего.
Все оглянулись на губернатора. Он сидел, бледный смертельно, с
очередным сломанным карандашом в толстых пальцах. И неверящим
взглядом смотрел на Ладона. — Повторите.
— С какого вам места? Да, главных двое, опрошенный некромантом
свидетель сказал, что они перед ним… совокуплялись, простите. И мой
антипод, аспид. Я видел его здесь, в Сумерках, глубоко. Да вы же
все знаете.
Губернатор порывисто встал, покачнувшись, уронил свой увесистый
стул и бормоча извинения, быстро вышел за дверь.
Дракон с Клавдием обменялись красноречивыми взглядами, и титан
выскользнул следом за ним.
***
— Продолжаешь жалеть себя?
Люся при первой возможности возвращалась сюда. В Сумерках время
текло совершенно иначе. Пространство не подчинялось законам
известной всем физики. Они договорились с Ильей: как только он
чувствует ее слабость, сразу использует связь, возвращая назад. Они
рисковали, но жизни детей, потерявшихся в Сумерках, стоила этого
риска.
— Меня больше некому было жалеть! — голос мальчика, сидевшего на
краю полуразрушенной сумеречной стены говорил ей: он плакал. И
теперь тщательно это скрывает.
— Потому ты и решил стать таким же? — смысл слов сейчас был
совершенно не важен.