Заявление на увольнение - страница 13

Тимофей— Тим! Тим! Просыпайся! — слышу Ванин голос как будто в тоннеле, по которому ползу на свет как могу.Издав мучительный стон, с трудом открываю глаза и уже не во сне, а наяву вижу ослепительный солнечный свет, с болью врывающийся в голову через сетчатку.— Где я? — еле выдавливаю из себя севшим голосом.Во рту всё пересохло так, что аж губы потрескались. Такое чувство, что мы вчера ацетон пили.Поворачиваюсь и вижу в дверном проёме Арину. Вид у неё такой презрительный, что мурашки по спине бегут: сложила руки на груди, глаза сощурила. Так на меня в юности смотрела мама, когда я, участь уже старших классах, не ночевал дома. Приходил под утро, тихо пробирался в свою комнату, ложился на кровать и притворялся заспанным, якобы только что проснулся. Этот спектакль я разыгрывал по большей степени для отца, так как мама обо всём знала и только громко вздыхала.— По всей видимости, в Сенегале, — зло отвечает Арина.Точно. Совсем как моя мать. Не зря говорят, что мы подсознательно выбираем себе женщин, похожих на наших мам.Ну что, Тимирязев? Ты, видимо, вчера себя показал во всей красе. Хотел поближе узнать друг друга? У тебя это получилось.— Арина Николаевна, вы когда сердитесь, выглядите чертовски привлекательно, — говорю я, стараясь держать так и норовивший сорваться голос на одной тональности. А на последнем слове облизываю губы, только не от возбуждения, а от того, что очень хочется пить.Она не отвечает.Смотрю на её поджатые губы и понимаю, что если бы взглядом можно было сжечь, то от меня остался бы только пепел.— Согласен. Шутка хреноватенькая, но я попытался разрядить обстановку, — бессмысленно оправдываюсь я, как мальчишка.— Обратитесь в «Смехопанораму», Тимофей Петрович. А пока будете готовить свой убойный юмор, умойтесь и сходите уже на рыбалку, раз обещали! — Арина бросила в меня полотенцем, которое я словил одной рукой.— Тим, мы проспали! И нам давно надо быть на речке, — тараторит Иван, снова забегая в комнату и бросая в рюкзак какие-то банки.Я безрезультатно пытаюсь включить мозги и вспомнить окончание вчерашнего вечера. Напрягаю извилины как могу, но ничего не получается. В голове ветер одиноко катит перекати-поле. Провал. Краткосрочная амнезия.Жесть, короче!— Который сейчас час? — спрашиваю я, а опустив ноги вниз, вижу, что спал в одежде.Значит, сам раздеться я уже не мог. Ну оно и к лучшему. Я просто бы не пережил эту ночь, будь я трезвым. И так вчера еле себя сдерживал. У меня скоро ломка начнётся от желания владеть этой женщиной. Не могу на неё спокойно смотреть. С самой первой нашей встречи — не могу. А в последнее время вообще крышу напрочь сносит.— Половина седьмого, — возмущённо пыхтит мальчишка и обувает кеды.— Вот это я дал! Причём как в прямом, так и в переносном смысле. Надо же было так проспать, — отвечаю серьёзно, а самому хочется заржать во весь голос.— Половина седьмого, ёпт!— Не кипишуй, Вань. Сейчас умоюсь и пойдём.С трудом заставляю себя встать с дивана. Поднимаюсь на ноги, а комната вдруг начинает идти кругом. Чёртовы «вертолёты». Надо поскорее выйти на свежий воздух. Рядом на полу нахожу кроссовки. Натягиваю их, но завязать шнурки нет сил, поэтому просто запихиваю их по бокам. Беру ключи и выхожу во двор. Стараюсь глубоко дышать. Открываю машину, достаю рыбацкое снаряжение и понимаю, что меня сейчас вырвет. Снова глубоко дышу. Вроде отпускает.Что же мы вчера пили-то?Поворачиваюсь и вижу рядом появившегося из ниоткуда Ваньку. Он держит в руках банку, по которой ползают жирные опарыши.— Как думаешь, хватит? Или, может, ещё обычных накопать? — оживлённо спрашивает он и тычет мне их прямо под нос.Я никогда не был особо впечатлительным: меня не пугают черви, кровь, раны и даже детские какашки. Но именно сейчас я понимаю, что, если он не спрячет эту банку, меня вывернет прямо здесь.— Ваня, спрячь это пока к себе в сумку, — говорю я, а сам оглядываюсь по сторонам.Благо недалеко замечаю рядом ведро с водой. Это именно то, что мне нужно. Бросаю в сторону удочки и раздеваюсь до пояса. Затем беру ведро с водой и переворачиваю его на себя.Ух! Вот это да! Вот это хорошо! Холодная вода стекает по телу, а меня бьёт крупная дрожь. Будто заново родился. Теперь надо переодеться, и можно идти. Главное, не забыть взять с собой побольше минералки…— Тим, ты можешь идти быстрее? — всё причитал Иван. Он практически бежал по лесной дороге — так хотел поскорее оказаться у воды.Мне не то что идти, мне даже дышать было трудно. И думать больно.— Куда ты так торопишься? — спросил я. Но как бы ни было трудно, всё же постарался ускорить шаг.— Сейчас поймёшь.Когда мы наконец-то вышли к реке, я увидел, что рыбаков вдоль берега было пруд пруди. Теперь ясно, почему парень так торопился. Он хотел найти место получше, но из-за меня получилось как всегда.Мелкий бросил свои вещи, развернул снасти, насадил на крючок самого жирного опарыша и, забросив удочку, уселся в ожидании первой поклёвки.Я присел немного в стороне от парня. Мне было немного совестно. Такое гаденькое такое чувство, будто я подвёл его.— Вань, ты извини, что так вышло. Проспал. Виноват. Больше такое не повторится.Мне совершенно не хочется, чтобы у него сложилось плохое впечатление на мой счёт. Хотя, судя по реакции Арины, оно таким сложилось у всех.— Да ладно, — махнул он рукой. — Хорошо хоть в камышах место нашли.— Я и подумать не мог, что у вас здесь такой ажиотаж.— Сюда из соседних посёлков многие рыбачить приезжают. Особенно по выходным.Нашу беседу прерывает раздавшееся позади нас громкое старческое кряхтение:— Я-то думаю, кто это тут моё место занял?Мы с Иваном обернулись на звук и увидели деда в ватнике, он шёл и рядом вёл велосипед. На вид обычный, поживший своё старик.— О! Доброе утро, Михалыч! — выкрикнул Ванька, поднялся и протянул ему руку.Поздоровался по-взрослому так. Молодец. Арина хорошо сына воспитала. Мужиком настоящим вырастет.— И тебе привет! — прохрипел дед, укладывая свой «ровер» на траву.— Здравствуйте! Тимофей. — Я повторил жест за мелким и тоже подал руку для пожатия.— Ну-ка, подвинься. — Михалыч бесцеремонно отбросил в сторону мой рюкзак, поставил на его место раскладной стульчик, достал свою удочку и стал примащиваться между нами. — Я с вами присяду.Громко откашлявшись, Михалыч вынул из старой консервной банки смачного длинного червя и надел на крючок. Забросив удочку, он затянулся самокруткой, всё это время зажатой в губах, и, громко откашлявшись, запыхтел серым дымом.От запаха табака в желудке снова замутило.Блядь! Бедные беременные женщины. Они ведь это чувствуют постоянно.Я выпил минеральной воды и, делая вид, что всё хорошо, уставился на поплавок.— Плохо тебе? — спросил дед и пахнул дымом мне в лицо.— В смысле? — спросил я, оторвав взгляд от воды.— В смысле, опохмелиться хочешь? Я ж вижу, что тебе нехорошо. — Он потянулся к внутреннему карману своей фуфайки.— А-а! Нет. Спасибо. Я больше не пью. Я вот лучше минералки. — И снова открыл бутылку и сделал глоток.— Ну как хочешь. Если что, у меня есть, — прохрипел старик.— Спасибо. Буду иметь в виду.Солнце поднималось выше. Становилось жарко. Я снял куртку, отложил её в сторону и опять перевёл взгляд на поплавок.— Эх, старый я дурак! — недовольно протянул дед и шлёпнул себя ладонью по лбу. — Я Зинку выпустить забыл, козу. Вань, — одёрнул он мальчишку, — сбегай-ка ты ко мне и открой сарай. Пущай животина погуляет хоть по двору и не мучается. Не то опять до обеда орать будет. — Он достал из кармана ключи и протянул их Ивану, указывая на погнутый ржавый ключ: — Вот этим откроешь, понял?— Понял. А можно я ваш велик возьму?— Бери.Иван воодушевлённо поднял велосипед и начал опускать сиденье.— Только это… колесо мне не пробей! — крикнул старик вслед уже отъезжающему Ване.— Постараюсь!Хм… у него что, своего велосипеда нет?Рыба совсем не клевала. На солнце меня начало размаривать. Поэтому я решил хоть на пять минут прикрыть глаза и посидеть в тишине. Только Михалыч мне этого не позволил. Он опять громко закашлял, а потом спросил:— А-а-а… э-э-э… ты Аринкин, аль нет?И он туда же. Я думал, мы удовлетворили у всех соседское любопытство.— Планирую им быть. А что? — Я открыл глаза и посмотрел на старика.— Да в общем-то ничего. Аринка — девка хорошая. Правда, здешних кавалеров всех распугала, — сказал дед, взял в руки удочку и перебросил крючок в сторону.— Почему распугала? — Мне стало интересно послушать о Воронцовой от незаинтересованного лица.— Да ясное дело. Одинокая она. А одинокая баба всегда злая.Я бы назвал её строгой. Но слово «злая» к ней совершенно не клеится.— Вы её с детства знаете?— И её, и мать с отцом, Царство ему Небесное, — ответил старик и перекрестился.— А что с ним случилось?— Помер. Ваньке года три тогда было.— Умер от чего?— Ни от чего. Просто сердце остановилось, и всё.— А мать её где?— Да какой же ты кавалер, если не знаешь о ней ничего? — Михалыч укоризненно посмотрел на меня.Я ведь реально, по сути, ничего о ней не знаю.— Я её начальник, — попытался оправдаться я.Дед тяжело вздохнул.— Она с Николаем развелась, когда Аринка ещё в школе училась. Он здесь жил с матерью своей, а Людмиле с дочкой квартиру в городе оставил. У Людки уж третий муж. А Колька так всю жизнь один и прожил. Сначала мать схоронил, а потом и сам… прости, Господи! — Он снова перекрестился.— Понятно.— Да что тебе там понятно?! Это у вас, городских, всё хлеб с маслом. А у нас тут жизнь. И нелёгкая, — с упрёком пробурчал он.— Этот дом Арине остался?— Да. Наследников больше не было. Она одна внучка и одна дочка была.— А мать её сюда не приезжает?— Нет. Никогда. Только она с Ванькой, и то очень редко. А ты, мил человек, откуда? Будь добр, о себе расскажи, — дед смягчил свой тон.— Я недавно приехал из-за границы. Перенял дело своего отца. Управляю крупной компанией. Женат не был. Детей нет. Не привлекался. Политически грамотен.Михалыч довольно улыбнулся. Видимо, его повеселил мой ответ.На горизонте показался Иван. Он бросил велосипед и кинулся к нам.— Тим, я это, телефон твой привёз. Мама передала. — Он достал из кармана гаджет и протянул мне. — А ещё мама просила передать, что там какая-то Алиса тебе раз десять звонила.Дед сразу же напрягся.Я взял телефон, снял блокировку и увидел больше десятка пропущенных.Может, случилось что?— Вань, за моим поплавком присмотри, — прошу парня, а сам отхожу в сторону и перезваниваю.Спустя пару гудков она берет трубку.— Алло. Привет, — слышу заплаканный, подрагивающий голос.— Ты звонила. Что-то случилось? — сухо отвечаю я.Молчит.— Ну? Говори.— Тим, малыш, я понимаю, что у нас с тобой сейчас всё плохо…Я начинаю заметно раздражаться.— У нас не всё плохо. Нас просто нет.— У меня… я… Я не знаю, с чего начать, — мнётся она.— Слушай, у меня на это всё нет времени. Давай по сути.— В следующую субботу, — тут же начала она, — юбилей у нашего общего друга, Игоря Вознесенского. Мне звонила его жена и пригласила нас на вечеринку. Я ей сказала, что мы будем. Вместе.— Начинается. Алиса, зачем эти игры?— Тимочка, миленький, ты должен меня понять. Там будут все наши друзья. Я не хочу выглядеть жалкой брошенкой на их фоне. Пожалуйста, давай пойдём туда вдвоём и сделаем вид, что между нами всё хорошо. Один разочек, и всё. Пожалуйста. Тебе ведь нетрудно. — Мне казалось, что ещё чуть-чуть — и она зарыдает в трубку.Я молчу.Вдох. Выдох.— Это значит да? Да?— Алиса, мы, кажется, всё уже решили. Мне не нравится эта ситуация. И врать я тоже никому не хочу.— Я прошу тебя. В память о том хорошем, что у нас было.— Ладно, — после нескольких секунд молчания я сдаюсь. — Я подумаю относительно этого. А сейчас извини, я занят.Отключаю звонок и прячу телефон в карман.Не нравится мне всё это. Ох, не нравится.