В Таронке Рин понравилось. Очень. Наверное, тем, что крепость стояла на высоченной скале, отвесно обрезанной со всех сторон. И до едва видневшейся внизу речки Тарны было не меньше трехсот метров, если считать от верхушек стен. При этом сама крепость оказалась обширной, хорошо продуманной и настолько надежной, что за прошедшие полтысячелетия ее никто ни разу так и не взял штурмом. Но если честно, то даже не пытались: обрывы и стены, ставшие их продолжением, отпугивали любого желающего еще на подходах.
Но барышню Сорвени, разумеется, привлекало не это, и даже не богатейшая история приграничного укрепления, то и дело пестревшая именами императоров, министров или легендарных преступников, которых сюда иногда ссылали. Нет. Ее привлекало совсем другое. То, что, забравшись на «Длинный нос» — самую высокую точку крепостного двора, можно было почувствовать нечто похожее на ощущение полета. Особенно в пасмурный день, когда ветер упорно гнал по небу целые табуны туч.
Да, вот этого девушке сейчас по-настоящему не хватало: полетов, аэродрома, любимого самолетика, подаренного когда-то Эрдари... А вот про самого парня она последнее время думала не слишком часто и иногда этому даже удивлялась. Правда, редко и недолго.
А еще пару раз вяло удивилась тому, что практически не думает об отце — раньше она себе такого даже представить не могла.
Неужели это из-за чувства вины перед главными в ее жизни мужчинами? Похоже, что так. Но ощущение липкого, острого кома, поселившегося в груди, стало постоянным и уже привычным. Как будто огромный и недобрый еж заменял ей сейчас душу. И лишь здесь, на площадке над крепостью, когда ветер бил в лицо, почти как в полете, ее иногда отпускало. Увы, ненадолго.
Н-да... плохую шутку сыграла с ней нетипичная, в общем, доверчивость. Когда она почему-то решила, что человек, увлеченный небом так же, как и она, не может оказаться подлецом. Вот просто не может, и все. По определению. Потому что небо заранее вымыло и выдуло из него все нехорошее, что, возможно, там и было когда-то, а вот теперь уж точно не могло сохраниться.
Но в Олли она, выходит, ошиблась.
Норин, заглядевшись на резвые облака, опять в который раз прислушалась к себе и опять же поняла: нет. Не может она злиться на господина Олифауэлла. Хотя и должна, если подумать. Странно, конечно, но уж как есть. Вот не может, и все. И мыслями возвращается к нему гораздо чаще, чем стоило бы, делая это так, словно оно стало для нее совершенно естественным. Вернее, как раз неестественным, если подумать. Эх, ей бы поразмышлять над всем этим не спеша и тщательно, вот хотя бы здесь и сейчас, но никак не получается. События закрутились бешеной каруселью и не то что раздумывать, но даже остановиться и просто вдохнуть не дают.