— Грязная тайна? — смакует слово на вкус подонок и заливисто ржёт. — Ну давай, просвети меня, куколка!
— Ты настолько нищий и жалкий, что вечерами драишь школу, убирая грязь за теми, кто днём поклоняется тебе, словно божеству!
Некогда ясный взгляд молочно-голубых глаз становится невыносимо тяжёлым: похоже, я угадала. Сальваторе мгновенно затихает и, кривя губы, с грохотом бьёт кулаками в дверь, захватывая меня в капкан своих рук. Вздрагиваю от неожиданности и нарочито морщу носик, всем видом показывая парню, насколько он мне неприятен.
— Значит, по-твоему, я грязный и жалкий, верно, куколка? — Дыхание парня, смешанное с мерзким ароматом морского бриза, опаляет кожу. Дёргаюсь в наивной попытке выбраться из его плена, однако Сальваторе лишь крепче сжимает меня в тисках своих рук, а затем наваливается всем телом, лишая кислорода и надежды на побег.
— Хочешь, я поделюсь с тобой своей грязью? — Кончиком носа он едва касается моего, а затем медленно ведёт им вдоль щёк, останавливаясь возле мочки уха, и брезгливо шепчет: — Только имей в виду: эта грязь липкая и не смывается! Каждый божий день она будет пропитывать твою жалкую душонку, постепенно отравляя всё существо! Ты будешь в агонии метаться между болезненной правдой и тошнотворным притворством, но ничего не сможешь изменить! Ты возненавидишь саму себя, Рита Морено, я тебе обещаю!
— Ненавижу я только тебя, Сальваторе! — Не понимая ни слова, начинаю отталкивать от себя урода, но куда там: мои удары по его словно отлитому из стали телу остаются незамеченными. Мало того, мерзавец ловко перехватывает мои руки своими и, мощным рывком задрав их над головой, прижимает к двери.
— Ненавижу! — ору ему прямо в лицо.
— Взаимно, принцесса, — выплёвывает подонок и тут же разбитыми в кровь губами находит мои, вгрызаясь в них обезумевшим зверем, до боли и рваных стонов.
Мне противно! Гадко! Сальваторе был прав: поцелуй выходит грязным и мерзким. Тошнота подступает к горлу, и слёзы застилают глаза, смешиваясь на щеках с остатками чистящего средства и крови парня. Я растоптана, унижена, но Сальваторе этого мало! Лишая меня права выбора, он углубляет злосчастный поцелуй, нагло орудуя языком. Его движения пропитаны грубостью и пренебрежением. Придурку всё равно, что я чувствую. Ему нет никакого дела до моих слёз и жалких попыток освободиться. Он бесцеремонно терзает мои губы, жестоко отравляя собой. А я медленно начинаю ненавидеть саму себя, когда спустя несколько минут безумной пытки отвечаю на поцелуй.