Я видел, как на лицо брата легла
тень сомнения. Он вряд ли может сомневаться именно в отце — слишком
большой авторитет для него, но вот факты говорят сейчас одно — есть
то, что не учтено, не проанализировано.
— Вряд ли он не знает, — брат
нахмурился.
— Тогда что всё это значит? Это
вроде как самоубийство пленных? Не видишь ничего
подозрительного?
Ярослав закрыл тетрадку и провёл
ладонью по лицу, тяжело вздыхая.
— Значит, ты всё-таки считаешь, что
среди своих есть предатели?
— Дай мне другие объяснение, если
нет. Теперь ещё маньчжуры, тот странный тип, за которым я
гонялся.
Брат покосился на меня.
— Нет, это не была галлюцинация, —
настойчиво повторил. — О нём тоже нужно рассказать отцу.
Насколько наблюдатель вообще
относился к ситуации, я понять пока не мог, но он явно мне не
привиделся.
— Вряд ли отец делает что-то за моей
спиной. Я его преемник в будущем, мне нужно быть в курсе всех дел.
А насчёт предателя...
— Рядовые о каких-то специальных
заданиях знать не могут, но если не знаешь ты, тогда...
— Я тебя понял, — отрезал Ярослав. —
На расследование потребуется время. Благовещенская застава будет
усилена, мы уже говорили об этом с отцом. Кто передал тебе
записи?
Я взглядом показал, что не скажу.
Снова играла паранойя Сигмы, но я буду себя винить, если Кирилл
пострадает.
— Так, ладно, — Ярослав собрал со
стола записи. — Было бы проще поговорить с тем, кто видел это
воочию.
— Позже. Как только я пойму, что
человек не пострадает.
Ярослав мог и догадаться, о ком я
говорю, на заставе у меня друзей немного, но всё же.
— Всё передам отцу.
Брат не спешил уходить, я видел, что
он крепко задумался. «Самоубийство» пленных, разделённых камерами,
вот так, по щелчку пальцев и спустя несколько дней не могло быть
нелепой случайностью и халатностью тех, кто их досматривал.
— Всё нужно сделать скорее, — снова
заговорил я. — У меня были сомнения, но сейчас...
— Понял. Что отец решил по поводу
поездки в Петербург?
Ярослав перевёл тему. Выражение его
лица говорило, что он и себя винит в том, что сейчас происходит на
заставе. На самом деле то, что произошло, когда приехал я, только
один случай, всё началось раньше.
Даже если наблюдатель в белом и
следил именно за мной, то всё остальное не могло быть рассчитанно
на меня. Никто не мог знать, что ко мне вернулась память, никто не
мог знать, что я планирую делать дальше.