Но Людмила была стойкой. Она с яростью и ненавистью взглянула на отца. Девочка устала бояться и искренне не понимала, почему ее мать терпит подобное отношение.
— Ты как смеешь так на меня смотреть?! — взревел мужчина и бросился на дочь, схватив со стола нож.
— Стой! — мама сорвалась с места и попыталась остановить его, но силы оказались не равны.
— Я за все с вами поквитаюсь! — отец развернулся и со всей силы пихнул жену, — всю жизнь испоганила, шлюха!
Та врезалась спиной в стену и мешком повалилась на пол. Одними губами шептала дочери последние слова.
— Беги...
И Люда побежала. Сзади слышались крики, нечеловеческие вопли и глухие звуки ударов. Она вбежала в спальню, затем заперлась изнутри и легла на постель, закрыв уши руками. Спустя несколько минут крики матери прекратились. Их сменили стоны и плач ее отца. Девочка аккуратно приоткрыла дверь и прошла вдоль тускло освещённого коридора на кухню. Мужчина сидел на коленях и покачивался, завывая и всхлипывая. Весь пол заливала кровь. Смрадная, алая и означающая лишь одно. Он ее убил. Нож валялся поодаль, и девочка схватила его, выставляя вперед.
— Прости... — шептал отец, не обращая внимания на дочь, — прости меня...
— За что? — лишь один вопрос крутился на языке Людмилы.
— Она недосолила суп... — последние слова отца глубоким клеймом выжгли сами себя на душе девочки.
Вырвавшись из серой пелены страшных воспоминаний, девушка заморгала и смахнула слезы. Снаружи слышался весёлый мужской разговор, а Мокошь не сводила глаз с фельдшера. Богиня положила руку на ладонь Люды.
— Знаю, — сказала она, — ты до сих пор несёшь в себе эту боль. Обиду на того, кто должен был защищать, но нанес удар в спину.
— Я могла её спасти... запрятать ублюдка в тюрьму! — голос девушки дрожал.
— Не могла, — тихо промолвила богиня, — люди бывают очень жестоки. Но я хочу, чтобы ты помнила: всех не спасти. И ты не должна нести внутри себя вину другого человека.
— Это я...
— Нет, — жестко отрезала Мокошь, — твоей вины в смерти матери нет. Но ты все равно не можешь себя простить. Рвешься вперёд, стараясь убежать от боли. Пытаешься помочь всем и каждому, забывая о себе. Потому что боишься заглянуть в душу и увидеть там взращенную годами тьму. Потому что твой сосуд любви пуст. Отдавать больше нечего.
— Я не могу...