— Мы с ней друг друга рисовали.
— Друг друга? — встрепенулся Анатолий.
— Да. Вот, видишь, это я. — Марк достал из кипы новый лист. — Правда, похоже получилось?
Они позировали и одновременно рисовали. У Марика был обычный детский подход: лицо в анфас, распущенные волосы по плечам. Мальчика же художница изобразила вполоборота сидящим на табурете, склонившимся к листу бумаги с карандашом в руке, сосредоточенным и трогательным. Как надо любить ребёнка, чтобы так его нарисовать!
— Можно я возьму? — осипшим голосом спросил Анатолий. — В офисе повешу в рамочке.
Марик вытянул из отцовских пальцев лист, убрал в папку, захлопнул её, навалился локтем.
— Вернётся мама, у неё и спрашивай.
Анатолий присел перед ним на корточки, взглянул снизу и, стараясь говорить убедительно, начал:
— Марк, ты должен смириться. Она ушла от нас совсем. Скорее всего, подыскала другую работу, где малыш, а не такой дылда. Ведь мы и сами собирались отказываться от её услуг.
Не глядя на отца, Марик качал головой. Рубинов же с каждым словом всё больше убеждался в своей правоте. Ну не забрала рисунки, и что? Быть может, не считала, что имеет на них права. Столько лет жила на всём готовом: отдельная комната, питание, зарплата немаленькая, вещи почти не покупала, ей перепадало от хозяйки много чего, разве что кроме бельишка…
— Па, если полиция не будет искать маму, я сам буду искать, — потупясь, предупредил Марик.
— Выбрось из головы, сейчас же! — резко встал Анатолий, твёрдый тон сына его насторожил. — Бог с ней, с полицией, я дядю Севу попрошу. Он частного сыщика наймёт.
— Правда?
Доверчивый взгляд карих глаз смутил Рубинова, он похлопал ребёнка по плечу и сказал как можно беспечнее:
— Найдём твою Дашу, не переживай. А сейчас зубы чистить и в постель! А то завтра школу проспишь.
Анатолий брёл по галерее, постукивал костяшками пальцев по перлам, выбивая строгий ритм: та-да-там-там-там, та-да-там-там-там, та-да-там-там-там... Внизу над входом горела дежурная лампочка. Неяркое освещение делало дом загадочным: в углах и закутках прятались чёрные тени, потолок — перекрытие между вторым и третьим этажом — украшали причудливые контрастные разводы, застывшие, но готовые к движению. Что за мысли лезут в голову? Остановившись, Рубинов облокотился на отполированную дубовую поверхность ограждения и огляделся. Он любил свой дом. Любил бывать здесь, приглашать гостей. Обожал водить «экскурсии», демонстрируя новым или очень старым, не бывавшим здесь, знакомым, как они с Викой всё классно устроили. Удобно, приятно и без лишних прибамбасов. Та-да-там-там-там — продолжало стучать в голове. Почему гадко на сердце? Всё ведь хорошо. Неужели исчезновение Дарьи так действует? Скорее, не исчезновение, а неопределенность. Анатолий не терпел неопределённость. Как бывший учёный он любил выстроить логическую цепь и объяснить любое непонятное явление. Как успешный бизнесмен предпочитал ясность без недомолвок и намёков. Нужно было всё расположить по пунктам: а, б, в, г…