Демьян прижался к двери, отшатнулся от подступающего жара,
попытался выломиться через дверь, но кто-то по ту сторону крепко
держал — не вырвешься. Заговоры застряли в глотке — их заменил
горький дым и жирный пепел от горящих тел. Глаза заслезились, и
мертвецы слились в единую черную массу, тянущую к нему свои
щупальца. Жар накатывал тягучими, иссушающими волнами; от
бензиновой вони напалма кружилась голова.
«Вот так, залез на свою голову мальчонку шукать, а зараз сам
пропаду. От немца я ушел, да, видать, от судьбы не уйдешь»
Жгучие пальцы ткнулись в рубаху, будто незатушенные чинарики.
Поползли по белой ткани черные пятна — без огня, лишь дым и боль.
Зашкворчала кожа на плечах. Демьян закрыл лицо, прильнул к щелочке
в двери, чтобы вдохнуть свежего воздуха и прочесть, наконец,
заговор, отогнать наваждение, но бесчисленные пальцы оттянули его
прочь, прожигая одежду. Тонкие щепочки на клюке задымили, прямо в
голове Демьяна засипело-заперхало:
«А я говорил, от судьбы — только в петлю. Надо было
слушаться-слушаться-слушаться...»
Вдруг из толпы обугленных призраков выплыла баба —
скособоченная, жуткая. Мертвые руки, сложенные в молитве, слиплись,
сплавились — не разомкнешь. Рот — бесформенная дырка, раззявленная
в крике. Она подплыла к знатку, и тут же голодная смерть отпряла,
отняла пальцы от шкворчащей Демьяновой плоти. Из дырки на лице бабы
вырвалось облачко дыма, оно оставляло сажу на ресницах и бровях, в
шипении и треске слышалось:
«Уходи, сынку. Ты ни в чем не виноват. Уходи»
И Демьян выбросило за порог сарая. И вновь — лишь черные бревна
да провалившаяся крыша. Ни стрекота пулеметов, ни злобных взглядов
запеченных в глазницах очей. Лишь навязчивая вонь напалма и паленых
волос — на этот раз уже его собственный. Демьян провел ладонью по
красному от жара лицу — брови спалило начисто, борода заплелась в
черные расплавленные барашки. По измазанным сажей щекам скатились
две слезинки.
— Дякую, мама… Выручила.
Дело близилось к закату. Какой бы мальчонка ни был удалой, а
скитаться вторую ночь по лесам и болотам не каждый взрослый
выдюжит, куда уж там мальцу! Полкан послушно ждал Демьяна на
почтительном расстоянии от пожарища. Увидев хозяина, залебезил,
завилял мохнатым помелом, принялся лизать покрытые ожогами
руки.
— Ну буде-буде, предатель! Хайло – с ведро, а на деле – сявка
трусливая.