Пес перевернулся на спину и подставил пузо – делал вид, что не
понимает, о чем таком толкует хозяин.
— Ладно. Одно верное средство осталось.
Дома Демьян смазал ожоги свежей сметаной – Ульянка поднесла в
благодарность за выхоженную корову; фельдшер уж рукой махнул,
говорит: «Режьте кормилицу на мясо, покуда жива», а Демьян подошел,
пошептал на ухо, да иголку какую-то из копыта вытащил, и через день
буренка уж вовсю гарцевала по пастбищу. Пока смазывал – решался,
неужто и правда по-другому никак? Клюка стояла, похожая на
вопросительный знак, поджуживала:
«Давай! Туда тебе и дорога! Признай уж, только так дела и
делаются!»
Демьян пнул клюку – та упала и закатилась под лавку. Нет уж! Мы
уж как-нибудь своими силами. Полкана Демьян оставил хату охранять.
Крестик снял, на крючок под полотенец повесил – а то лес не пустит,
будет водить чужака кругами почему зря, да истинный свой лик не
покажет. Тут хитрее все. Клюку тоже хотел оставить – эта дрянь если
чем и поможет, так только за корягу какую зацепится, но все одно –
оставлять рискованно. Лучше уж при себе.
Солнце медленно скрывалось за пиками сосен. Вышел Демьян к лесу
– рубашка навыворот, шапка – набекрень, хоть и жарко, а порядок
такой, сапоги – левый на правую ногу, правый – на левую. Хушь оно,
конечно, и жмет, но потерпеть надобно. Отыскал зна́ток самую
проторенную тропку – такую, чтоб ни травинки, сделал по ней три
шага и – р-р-раз – сошёл в сторону. А потом обернулся и спиной
вперед зашагал. Ткнулся в дерево, сделал круг, да пошел в обратную.
Там уперся – и вновь спиною.
Лес тут же сделался густой, темный, будто Демьян не
только-только сошел с опушки, а уж добрый час пробирается через
чащу. Кроны спрятали солнце, зверье обнаглело – шмыгало едва не под
ногами; из под кустов да кочек следили за Демьяном настороженные
взгляды – нечасто люди осмеливались сходить на тайные навьи тропы,
особенно в этих местах, где кровь германская с кровью белорусской
мешалась, напитывая землю и ее бесчисленных детей, пробуждая
древний, исконный голод из тех времен, когда человек входил в лес
не охотником, но добычею.
Здесь следовало быть особенно осторожным – Демьян добровольно
ступил на ту тропку, что лес подкладывает под ноги нерадивым
грибникам, чтоб те до конца жизни скитались по бурелому, крича
«Ау!». Чужая, нечеловечья территория – здесь лишь нежити да нечисти
вольготно, а Демьян почти физически ощущал, как все тут
сопротивляется ему – каждая веточка норовит хлестнуть по глазам,
каждое бревно – поставить подножку, каждый вдох – как через
подушку. Вдруг мелькнуло что-то розовое, живое в буреломе – не то
спина, не то грудь.