— Ха, ты только посмотри, кто
явился! — Райз первым заметил грива, показавшегося в проломе
оборонной стены. — А ну иди сюда, тупая ты морда.
Он вскочил на ноги и быстрым шагом
направился к Клыку.
— Я что тебе велел сделать, дубина?
Ты должен был увезти этого идиота с глаз долой. Так какого
Проклятого он оказался в деревне?!
Не придав внимания ни собравшейся
иглами шерсти, ни угрожающему рычанию, Райз щелкнул грива по носу.
Тот клацнул пастью в ответ. Он с легкостью мог вцепиться в
ударившую его руку, но поостерегся, ограничившись лясканьем
зубами.
— Ты еще пасть здесь разеваешь?!
Из-за тебя, собаки безмозглой, хорошего парня в расход пустили.
Клык схлопотал еще одну затрещину,
тихо рыкнул и отвернул морду, обиженно косясь на хозяина одним
глазом.
— Лучше бы сожрал его — толку было
бы больше, — в сердцах добавил Райз, но больше лупить зверя не
стал.
Разочарованно покачав головой, он
велел Клыку не сходить с места и вернулся к Къярту.
— Хватит прохлаждаться, — с ходу
начал он. — У нас еще дел невпроворот. Хочу, чтобы ты снова
попробовал призвать нашу королеву. Узнать бы, что за фокус она
выкинула — с такой-то убийственной силой. Если другие фурии, те,
что сейчас с Ордой, умеют так же, наше положение становится еще
незавиднее.
Внутри крепости их встретила
дрожащая от ненависти тишина. Къярт запретил призванным как-либо
вредить ему или Райзу, а также покидать крепость, но в остальном их
воля принадлежала им. Изувеченные, снаружи и внутри, они извлекали
тела фурий из под обломков, собирали разрозненные куски в надежде,
что им будет позволено проститься с погибшими, как подобает.
Испачканные смертью залы крепости
остались за спиной, а впереди протянулась в глубину подвалов
лестница. Къярт замешкался. После месяцев, проведенных в
заключении, он почти смирился с тем, что ему не выбраться. Еще
совсем недавно он пытался ужиться с мыслью, что с Райзом что-то
случилось, принять тот факт, что ни ему, ни всему этому миру не
уготовано ничего хорошего. Но появилась Аелитт, а вместе с ней и
Райз, и все завертелось, понеслось в каком-то лихорадочном темпе, и
привыкший к застывшему времени, он едва понимал, что происходит.
Словно все это время он пытался смотреть на мир сквозь прикрытые
полудремой веки. И только сейчас, спускаясь вниз, он, ступень за
ступенью, медленно просыпался.