Ужин был превосходным. Нам не подавали всякие изысканные блюда размером с перепелиное яйцо на огромной тарелке. Совсем нет. Просто было очень вкусно, по-домашнему и безумно уютно.
После трапезы, мы переместились на веранду и нам принесли горячий шоколад.
Александр куда-то пропал, отвечая на звонок, и мы остались с его отцом вдвоем. Молчание не отталкивало, не напрягало. Наоборот, мне показалось, что я еще никогда не чувствовала себя более спокойной и умиротворенной.
- Не по тому пути ты решила идти, дочка.
Он заговорил так внезапно, что я даже не сразу уловила смысл его слов. А потом все-таки поняла.
- Так это все ловушка?
- Ловушка? Нет. Я изъявил желание познакомиться с тобой, прежде чем мой сын вступит в заведомо проигранный бой.
- Я не понимаю.
- Понимаешь. Просто не хочешь признавать, насколько хорошо понимаешь. Для него это тоже важно, Эмма. И проиграй ты в этой войне за саму себя, проиграет и он. А Саша верит в тебя, девочка. Сильно верит.
Хотелось смеяться в голос.
Чертов Робин Гуд – Александр Давыдов.
- Мне не нужна помощь.
- Верно. Тебе просто нужно понять, что ты не имеешь права сдаваться.
- А это не вам решать. Вы меня никогда не поймете, - знаю, что грубо получается, но я злюсь на Давыдова-младшего. Злюсь на себя, что так глупо втянула себя в эту авантюру.
- Уверена? Думаешь я не терял? Или твоя боль иная? Отличается? Нет, Эмма. Все мы люди, и сердце у нас стучит одинаково.
- Простите, но не вам меня учить. Я не хочу быть грубой, но мне не приятен этот разговор.
- Так неприятен, что даже не сможешь ответить на вопрос, почему именно неприятен? Не пытайся, ты не найдешь ответ. Ты слишком молода, чтобы вот так опускать руки.
- Все, не хочу больше это слушать, - поднимаюсь с кресла, как тут он бьет меня новой фразой.
- Ты потеряла сына и обрекла на нелюбовь других детей. За что?
- Что?
- За что ты с ними так? Думаешь они не ждали твоего возвращения? Сколько любви ты забрала на эти годы с собой?
- Что вы…? – стало тяжело дышать. Будто бы меня выжали как тряпку, забрав кислород.
- Пока ты топила себя в этом горе, сколько добра и света ты могла подарить оставленным, как и ты когда-то малышам?
Глаза защипало и стоило мне моргнуть, как первые слезы проложили путь остальным, что ручьем, полились на свободу.