Сверкнув белозубой улыбкой, он качнул головой:
– Пойдем?
– Куда?
– Туда можно, – он неопределенно повел рукой в сторону арки. –
Чтобы без свидетелей.
– Зачем?
– Не ходи, Мотя! – Сашка повис на руке. – Он тебя убьет! Он
борец! Чемпион…
Отодвинув братишку, я приблизил лицо к лицу Камиля и
процедил:
– Еще раз ты или твой брат обидите моего Сашку – я вас убью.
Тот скривил рот и чуть задрал голову. Зачем он это сделал, я
понял в следующий миг, когда он схватил меня двумя руками за уши и
резко потянул на себя, чтобы ударить лбом в лицо.
Активация таланта «Скала» оказалась как никогда кстати. Если
честно, нечто подобное я и прогнозировал, провоцируя Камиля именно
на глазах у дворовой пацанвы. Крушить авторитеты надо прилюдно,
иначе не считается, да и не поверят.
Если бы брат Рафа решил вот так, со всей дури, пробить лбом
бетонную стену, получился бы примерно такой же эффект. Он не просто
расшиб себе голову – его ноги подогнулись, и он свалился на землю,
а меня всего лишь слегка качнуло назад.
У ребят отвалились челюсти. Я, не давая им времени прийти в
себя, нагнулся над Рафом, схватил за ворот модной рубашки и зловеще
выдохнул в лицо:
– Тронете брата – пожалеете. Понятно?
Раф ошалело закивал.
– Молодец. И от других малышей отстаньте. Тронете – я узнаю!
Отходя от корчившегося Камиля, я услышал, как его подскочивший
отец злобно что-то говорит не по-русски. Я остановился. Развернулся
к присевшему на корточки у тела сына Тимуру:
– Вы что-то сказали, уважаемый?
Взгляд, полный ненависти, мог бы прошить насквозь, но он лишь
покачал головой и выдавил улыбку:
– Ничего, парень, ничего. Вы подростки, вы сами разберетесь…
Никаких обид!
* * *
Вечер прошел как-то скомканно. Саня воспрянул духом. Выпросил
ноут и, дождавшись установки любимой игры, тут же с головой ушел в
нее. В таком приподнятом настроении ему даже плохо действующая рука
почти не мешала.
Ну а я занялся разбором старых вещей. Новая жизнь подразумевала
новые вещи, ту же одежду, например, но денег на это пока не было.
Тем не менее я без жалости собрал в кучу все годами заношенное,
залатанное и тысячу раз перестиранное и вынес во двор.
– Добрый вечер, баба Рая!
Старуха Сергеевна сидела у подъезда и качала коляску, в которой
посапывал ребенок. При виде меня она заинтересованно прищурилась и
поманила к себе. Я нехотя подошел. Что-то в ней всегда меня
отвращало – то ли фальшивое проявление заботы и сочувствия, то ли
вполне искренняя озлобленность и ненависть ко всему и ко всем.