Чумной яростью. Урон ушел в меня, а Деспот начал
повторять то же, что проделал с Ланейран. Вопль и проклятия
Критошибки оборвались хрустом костей.
Ко мне покатился второй гнилой шар из плоти и костей, а за ним с
клекотом и урчанием неслись прислужники.
Облив эссенцией то, во что превратился Критошибка, я добил его
Молотом, после чего мне пришлось взлететь, чтобы не
достали оставшиеся прислужники обоих легатов. Тогда они
переключились на Деспота, и демон расшвырял их мощными
смертоносными ударами. Спустя секунды все дохлые прислужники
попадали грудами костей.
– Деспот – на дракона! – скомандовал я. – Гроза –
забрать демона!
Неизвестно, что будет с зиккуратом, когда я оболью его
эссенцией, желательно, чтобы Деспот оттуда убрался. Подождав, пока
он взгромоздится на маунта, а Гроза долетит до места, не
пораженного чумным струпом, я устремился к храму.
Он обладал какой-то защитной аурой, потому что чем ближе я
подлетал, тем сильнее хотелось отказаться от этой идеи. Сперва меня
терзали сомнения, а потом навалилась такая апатия, что хоть ложись
и помирай. От бессилия на глаза навернулись слезы, но я сжал зубы и
продолжил приближаться, думая, что, будь я ниже уровнем, не смог бы
преодолеть ментальное давление. Скорость полета замедлилась, мне
словно приходилось проталкиваться сквозь силовое поле, и чем ближе
к цели, тем это было сложнее.
Будто чувствуя свою погибель, храм вздрагивал и истекал гноем.
По его поверхности перемещалось белесое пятно: с шестой
ступени на пятую, с пятой – на четвертую, выше, выше, еще выше. И
вот оно на самой вершине зиккурата. Последний рывок – и я прямо над
ней, а в ее центре – гноящийся глаз, больше похожий на опухоль с
вертикальным зрачком посередине, откуда на меня, казалось, смотрела
сама Бездна. Око источало зеленоватое испарение.
«Грядет твой конец, предатель! – пророкотало в
голове. – Чумной мор уже идет за тобой…»
«Нет, дрянь, это я иду за тобой!» – В мыслях полыхнуло
яростью, глаз Ядра почуял ее и… съежился, словно пытаясь
спрятаться.
Преодолев последний метр, чтобы наверняка, я стиснул зубы, не
давая вырваться крику боли, и вылил Умноженную эссенцию
жизни прямо в зрачок. Мозг взорвался свистом, скрипом,
скрежетом; казалось, тысячи когтей царапали стекло. Сквозь пелену
навернувшихся слез я смотрел, как дергается глаз, выплевывает
сукровицу и черную слизь, извергает чумные споры, исходит едким
дымом, а потом в его центре образуется дыра, расползается, открывая
камень зиккурата.