Катя сидела, уже одетая в его штаны и футболку. Руки не прятала. Наоборот, рассматривала свои запястья, а вместе с ними и черные пятна, расплывающиеся от вен.
Вскинула голову, встречая вошедшего, невесело ухмыльнулась:
- Слушай, ты помнишь, мы в любви признавались друг другу?
- К чему ты сейчас об этом?
- К тому, что я даже в это поверила. И в твою любовь, и в свою…
- Кать, если ты хочешь меня сейчас разжалобить воспоминаниями… - Он порывисто отмахнулся, шагнул вперед, остановился прямо перед нею.
- Да какая тут жалость? Я к тому, что мы с тобой ни черта не знали друг о друге. И теперь не знаем. Сочинили блажь какую-то, а потом страдали…
- За себя говори.
- За себя и говорю. Никогда бы не подумала, что ты примешь меня за наркоманку. Особенно, зная о прошлом моей матери…
- А за кого я должен тебя принять?
- Например, за человека, у которого очень слабые вены. А ему пришлось делать очень много капельниц.
- Черт. - Он взъерошил волосы на затылке, потер лицо, понимая, каким дураком выглядел, скорее всего. Почему-то самые простые вещи не пришли ему в голову. И да, он сразу же вспомнил о Катиной матери и о ее наследственности. Не то, чтобы стыдно, но неприятно… - Из-за чего капельницы? Чем-то серьезным болела?
Он оглядывался в поисках хоть какого-нибудь завалящего табурета, чтобы присесть напротив Кати. Но в его шикарной гостевой спальне сидячих мест не обнаружилось… Кроме низенького пуфа напротив зеркала. Чертыхаясь, перетащил его ближе к постели.
- Ничего угрожающего жизни. Просто нервное истощение. Там более хитрое название, нет смысла даже произносить. - Катя усмехнулась невесело. - В общем, прокапали меня, привели в норму, поняли, что жить буду, и отпустили.
- Звучит, как будто из запоя выводили…
- Ну, видишь, у всех свои ассоциации.
- Ты что-то пыталась сделать с собой?
- Да Господи, Валер… Ну вот за кого ты меня принимаешь-то? То наркоманка, то запойная, то суицидница… Меня просто однажды перекосило так, что не смогла нормально встать с постели. Руки-ноги не слушались, спина отнималась. Вызвала «Скорую» кое-как, почти ползком дверь открывала… Вот они меня забрали и потом почти месяц не выпускали.
- То-то я и смотрю, что тебя какие-то коновалы тыкали… - Теперь он уже с жалостью и сочувствием рассматривал худые, истерзанные руки.