Но «глаз», в которые стыдно смотреть, в зале не наблюдалось.
Завтрак был бесподобный, я все больше и больше влюблялась в итальянскую кухню.
Лариска аппетитно похрустывала бискотти с изюмом, курагой и орешками.
— Светелкина, всю жизнь я бы питалась только этими сухарями.
— Это бискотти, итальянское печенье.
— Какая разница, вкус просто отпадный. Слушай, я открою кондитерскую, где будут печь эти сухари для москвичей.
— Неплохая идея, но не все так просто, как ты думаешь.
— Какая зануда, дай помечтать…
Я уплетала канестрелли, запивая ароматным кофе, и думала:
«Почему Иван не спустился к завтраку?»
— Светелкина, завершай трапезу, нам пора на лыжи.
— Ты опять за свое? Тебя не устраивают наши целые ноги и шеи?
— Ты только посмотри, какая погода! Когда мы еще попадем в Чинкве Торри…
— Ладно, как скажешь, но помни: с завтрашнего дня у нас разные планы на отдых.
Лариска, дожевывая печенье, в ответ лишь кивнула мне.
Хочется отметить, что катание на лыжах в этот день было спокойным и по большей части наблюдательным. Я часто притормаживала и любовалась пейзажем, Ларискин же взгляд был прикован к другому «пейзажу» — сноубордисту - фрирайдеру.
— Нет, ты только посмотри, что он вытворяет, — остановившись около меня, взволнованно показывая рукой на какую-то точку в небе, изображающую «мертвую петлю».
— Какой ужас, — вскрикнула я. — Он сейчас убьется!
— Как бы не так! Он приземлится на свою чертову доску, и ему ничегошеньки не будет. Он просто Шумахер! — со знанием дела восторгалась Лариска.
Сноутбордист ловко приземлился на трассу и продолжил скольжение на доске в нашу сторону.
— Это будьба! — дурашливо воскликнула подруга. — Я должна с ним познакомиться.
И не успела я сказать «а», как Лариска ринулась вперед на трассу, прямо наперерез скользящей фигуре, и растянулась, потеряв палки …
Я не готова была видеть смерть подруги. Все мое тело оцепенело от страха.
У Шумахера уже не было возможности затормозить, а единственное место, куда он мог свернуть, было занято моей персоной. На этот раз — это точно конец!
В это самый момент сноутбордист совершил столь эффектный поворот, что полностью скрылся за снежной массой, поднятой вверх его доской. Естественно, на месте, где лежала Лариска, организовался заснеженный холм. Оттуда раздался голос:
«Никто не узнает, где могилка моя».