– Как скажешь. – Женщина послушно
встала со своего места, и я удивленно вскинула брови от этого
обмена репликами. Получается, Лукас и Герда хорошо знакомы, раз уж
не считают нужным придерживаться при разговоре друг с другом
необходимых правил этикета и спокойно обращаются друг к другу столь
фамильярно.
А Герда между тем наклонилась к Анне
и тепло ей улыбнулась.
– Пойдем, – проговорила она. – Заодно
сделаю тебе горячего шоколада.
Анна мигом слетела с дивана. Да,
Герда знала, чем поманить мою сестренку: за сладости та могла бы
продать душу отродью Альтиса.
Спустя несколько секунд мы остались
наедине. Я торопливо села, подумав, что будет как-то неправильно
разговаривать с почти незнакомым мужчиной лежа. Провела рукой по
растрепавшимся волосам, пытаясь их пригладить и создать хоть
какое-то подобие приличной прически, но затем отказалась от
заведомо проигрышной затеи. С моей густой шевелюрой такой фокус не
придет, надо брать расческу и заниматься всем этим серьезно. Вряд
ли это уместно сейчас.
Лукас неторопливо прошелся по
комнате, не обращая ни малейшего внимания на мои телодвижения.
Вновь остановился напротив каминной полки и поднял голову, в
очередной раз посмотрев на портрет Элизы Этвуд.
Я не торопила его, хотя, что
скрывать, мне было очень интересно, о чем он собирается мне
поведать. Однако замечание Герды о моем неуемном любопытстве
царапнуло меня, заставив вспомнить о хороших манерах. Помнится,
добрая верная Мари тоже частенько выговаривала мне, что девушкам из
приличных семейств не пристало иметь столь живой и непосредственный
нрав. Я порой смущала окружающих неудобными вопросами, и меня
наказывали за это, оставляя без ужина или заставляя наизусть учить
целые главы из скучных и чрезвычайно нравоучительных поэм.
– Найна Хлоя, – сказал Лукас, и я
моментально вернулась в реальность, отвлекшись от воспоминаний о
своей непростой жизни в пансионе, – что вы знаете о своей
прабабушке?
– Немного, – честно ответила я.
Подумала пару секунд и исправилась: – Точнее, совсем мало. Я
никогда не видела ее при жизни, хотя каждый канун праздника
перемены года получала подарок. Обычно – теплый свитер и домашние
сладости. Но она никогда не предлагала приехать к ней в гости, хотя
наверняка знала, что в доме отчима мне, мягко говоря, не рады. Не
изменилось это и после того, как Генрих окончательно перестал
приглашать меня, и я была вынуждена проводить все каникулы в
пансионе.