Георг обходил кровать и наблюдал за нами. Его светлые глаза жадно сверкали, кривая улыбка стала сдержанной. Они оба хотели меня, готовили для себя, их желания буквально пропитывали воздух, и между ног все набухло от нетерпения.
Альберт напряженно дышал, я чувствовала легкую шероховатость его пальцев, их тепло. Грудь налилась и потяжелела; так хотелось сжимать ноги и двигать бедрами, получить хоть крохи обещанного удовольствия, но что-то мешало. Я все сделала с ними в фантазиях, но теперь мужчины были странно настоящими, и это смущало. Хотя это даже привносило изюминку: наконец что-то новое, не зажатое в рамки морали.
Георг замер у меня в ногах и потянулся к щиколотке. Он неспеша погладил ее, опять касаясь мягко, наблюдая за мной из-под полуопущенных ресниц. Я бы закрыла глаза и снова отдалась ощущениям, ловила изгибы его пальцев, но не могла отвернуться от Альберта. Он закончил и широкими шагами направился к Георгу, а потом взял меня за вторую щиколотку и требовательно потянул ее к столбику. Ласка и чувственность, неприкрытое желание и торопливость — две очаровательные крайности, и обе для меня. Альберт уже наматывал ленту на щиколотку, когда и Георг отвел мою ногу в сторону. Боже, теперь я лежала, раскрытая для нескромных взглядов двоих мужчин. Они точно видели, как я намокла, видели торчащие соски и втягивали воздух сквозь приоткрытые губы, двигались все резче.
Георг обматывал ленту вокруг моей щиколотки и стремительно терял свое изящество. Он приматывал крепче, случайные прикосновения стали короткими и частыми. Он забывался, готовился показать всю свою страсть. Альберт закончил и припал губами к моей ноге, стал жадно целовать ее, широко раскрывая рот, водя по коже языком и даже причмокивая. Я ждала этого, но не смогла быстро опомниться: после черноты все казалось новым и необычно ярким. Снова ощущения буквально взрывались внутри, снова все чувствовалось острее. Жаркое дыхание, влага языка, касание волос… столько всего, и такое сладкое. По сравнению с этим прикосновения Георга стали едва различимыми, но легкая дрожь напоминала о ненасытной натуре, скрытой под строгим образом.
Альберт добрался до внутренней стороны бедра, посасывал тонкую кожу, и все рьяно, словно не желая отрываться, но внутренний огонь требовал большего. В животе приятно тянуло, грудь ныла и требовала прикосновений, я даже неосознанно потянулась к ней, но ленты не пустили. Было все равно, только бы получить еще прикосновений, своих, чужих — без разницы. Заметив это, Георг томно хохотнул. Его улыбка стала какой-то… недоброй: верхняя губа подрагивала, глаза остекленели и ничего не выражали. Просто хищник перед атакой: жадный, ненасытный и прекрасный.