— Чего это он?
— Жест отчаяния, — ответил Блад. — Самое время привлечь его
внимание.
Темнота жила, она дышала в лицо запахом тухлой воды и
поскрипывала деревом переборок. Воздух будто сгустился и тоже стал
темнотой. Арабелла задыхалась в его вязкой неподвижности, из самой
глубины ее души поднимался безотчетный ужас. Она вздрагивала от
любого шороха, ожидая, что Каузак вернется и... осуществит свою
угрозу.
Встряхнув головой, Арабелла заставила себя дышать размеренно. Отец
учил ее смотреть страху в глаза, и до сих пор она считала себя
достаточно смелой и решительной девушкой. Было глупо
скрывать, кто она такая, но события последних дней, и особенно
часов, казались настолько дикими, чтоАрабелла все еще
отказывалась с этим смириться. Что же, завтра она назовет свое имя
и постарается держаться спокойно и с достоинством.
Дядя, скорее всего, согласится с требованием пиратов. Во мраке
трюма Арабелла почему-то не была так уж в этом уверена. А
капитан Блад? Она сама оттолкнула его, хотя и желая
спасти. Но Арабелла верила: что бы между ними ни случилось,
Блад попытался бы ей помочь — если бы знал, где ее
искать. В тоже время девушку тревожил интерес, проявленный Каузаком
к их взаимоотношениям с ПитеромБладом.
Если пират задумал шантажировать Блада, он никогда не отпустит свою
пленницу...
Арабелла не могла бы сказать, сколько времени просидела, уткнувшись
лицом в колени. Постепенно стало немного светлее. Подняв голову,
она различила очертания люка, ведущего в трюм, и догадалась, что
уже утро.
Послышались шаги, кто-то откинул крышку, и девушка зажмурилась:
даже тусклый свет небольшой лампы был мучительным для ее глаз. Она
подумала, что это пришел за ответами Каузак, но вместо него
появился Лоран. Пират окинул пленницу равнодушным взглядом и
поставил перед ней поднос, на котором была тарелка с солониной и
сухарями, кувшин с водой и лампа. Затем, не говоря ни слова, он
поднялся по трапу и захлопнул крышку.
Арабелла жадно выпила воду, но при виде пищи к горлу подкатила
тошнота. Девушка легла на пол и свернулась в клубок, глядя на едва
тлеющий фитилек. Отчаяние все сильнее охватывало ее, не оставляя
места даже слабым проблескам надежды.
Ее лихорадило, влажная ткань рубашки прилипла к телу. От ранки на
шее, оставленной ядовитой колючкой, расходились волны жара и боли.
Временами Арабелла проваливалась в забытье, ей казалось, будто она
лежит на кровати в своей спальне, изнывая от духоты ямайской ночи.
И тем мучительнее было возвращение к жестокой реальности.