— Давай, дядя, открывай сейф!
Тот смешно так глазками закрутил, рот приоткрыл — ну чисто рыба,
которую из воды вытащили. Но с места не сдвинулся. И
пробормотал:
— Никак не можно… Ключи у управляющего…
“Вот как? Ошибся, значит?”
— А кто управляющий, рыба?
Дядька головой кивнул в сторону молодого франта. Усики,
волосики, даже, кажется, бровки, были у того гладко причесаны и
блестели. Как и глазенки, но те от страха, не от помады.
Вот за что люблю эту публику в банках — своих у них нет! Чуть
поднажми и они готовы и мать продать, и товарища. Мерзкие людишки!
Мусор!
— Иди сюда, красавчик! — поманил я его стволом. Дядьку, которого
принял за главного, толкнул к барышне. — Иди бабой займись! Как
очнется — последи, чтоб не верещала, а то пристрелю.
И уже молодому клерку:
— Ты у нас управляющий, значит?
Франтик мелко закивал, даже кажется пробор его безупречный
нарушился.
— Я-я. Г-гинек Горачек. — на кой-то ляд представился он. Еще бы
каблуками щелкнул, чернильная душа!
— Очень приятно, господин Горачек! — издевательски ощерился я в
ответ. — Очень рад с вами познакомится! А я — Янак Серт, слыхал про
такого? Бомбист и революционер.
— Д-да. — бедолага побелел так, что черные его усики стали как
клякса на чистом лице.
— Ну вот и молодец! Значит пугать тебя не надо. Живым хочешь
остаться, а, Гинек?
Управляющий часто-часто закивал. Хотел он жить, красавчик. Было
ему что терять. Должность хорошую и денежную, жизнь свою красивую и
сытую. Это мне терять нечего, а ему — очень даже что!
— Тогда тащи все что у вас в сейфе накопилось.
Это была самая слабая часть моего плана. Или, правильнее
сказать, той смеси наглости и куража, которой я план заменил.
Работай я по банку с напарником, сам бы пошел с управляющим к
сейфу, а его оставил присматривать за публикой в зале. Но я был
один. И было мне не разорваться. Отпустить управляющего одного —
того и гляди сбежит через заднюю дверь, которая тут всяко имелась.
И пяток клерков с сомлевшей дамой одних оставлять было нельзя.
Найдется кто-нибудь смелый да резвый, рванет к выходу, когда я
уйду, да вызовет легашей. Потом уходи от погони, да судьбу
дразни.
Поэтому я решил остаться в зале, пока управляющий ходит за
деньгами. А его самого застращать, чтобы мыслей о побеге не
возникло. Страх — чувство хорошее, для таких как этот франтик —
основополагающее. Он же всю жизнь свою в страхе жить привык: перед
родней, перед начальством, перед такими как я — душегубами.