О том, что пиратское нападение произошло не на мелкую торговую
лодку, не на жирного брахидского купца с золочеными бортами и
фигурой на носу, привлекающей зевак и воров в порту и в открытом
море, а на большой и быстрый ходжерский парусник и совсем недалеко
от Арденны, где стоит военный флот, думать вовсе не хотелось. Как и
о том, что случилось такое впервые за много лет, да еще в сезон
штормов, когда только отчаянные выходят в море. Не то, чтобы
подобное было необычным. Подобное было из ряда вон. Не необычное.
Невозможное. Но об этом сегодня пусть рассуждают в адмиралтействе.
В госпитале трудности другие.
В конце вечерней стражи карантин большим колоколом поднял
тревогу и разбудил весь город. Ровно в полночь мобилизовали
береговую охрану, всю, сколько есть, готова или не готова. В
полночь с четвертью к пристани подогнали обоз для доставки раненых
в госпиталь. В половину первой ночной Илан стоял у хирургического
стола под слепящей газовой лампой и держался внешней стороной
запястий за виски, потому что на руках были стерильные перчатки из
рыбьей кожи. Зачем в операционной пять столов, если в госпитале
только три практикующих хирурга, из которых всего один с серьезны
опытом — доктор Наджед — ясно стало лишь сейчас. Гагал за третьим
столом был, по мнению Илана, недоучка, не знавший ничего, кроме
своей акушерской работы. На всем другом его следовало проверять
хотя бы вполглаза, не выпускать из поля зрения ни на одно
мгновение. Ему отобрали раненых полегче — мелкие ожоги, простые
переломы, поверхностные порезы, мягкие ткани. Фельдшерская работа,
большой хирургии не требуется. Лечение — забинтовать, не трогать, и
само заживет. Илану, самостоятельный операционный опыт которого был
три с половиной месяца, правда, на острове Гекарич сразу после
землетрясения, достались лапаротомии, грудь, повреждения крупных
суставов. Иссекать раны для вторичных швов, откачивать, осушать,
обеззараживать, ушивать, ставить дренажи... Доктор Наджед забрал
тех, кто с разбитой головой, размозжениями от падения снастей при
пожаре, с некрозами и с большой площадью ожогов. И тех, которые уже
не кричали и не стонали. Кто кричит и ругается — эти еще могут
подождать.
Ситуация была осложнена тем, что нападение на корабль случилось
не сегодня и не вчера. Корабельный врач сам был ранен, оказался
один на полсотни с лишним требующих срочного и серьезного лечения
людей. Из-за множества пострадавших на судне сразу кончились бинты
и лекарственные препараты, если последние были вообще в нормальном
количестве и нужного качества. Главные проблемы на ходжерских
парусниках обычно происходят от дизентерии, а не от пиратов.
Поэтому многие раненые приезжали в арденнский госпиталь в тяжелом
состоянии. Некоторые в тяжелейшем, поскольку оперировать брюшную
полость следует в первые полторы стражи после ранения. На третьи
сутки без своевременной помощи выживают лишь невероятные
счастливчики. Абордажные самострелы, ходовое оружие у пиратов,
плохи тем, что на их болтах, как правило, не закреплен наконечник.
Древко из не смертельной, если заняться ею сразу, раны торопится
выдернуть сам раненый или оказавшийся рядом его товарищ, а
зазубренная тяжелая и грязная железка остается внутри. К счастью,
принимал решение об очередности операций не Илан. Он быстро, как
можно быстрее, делал тех, кого приносили. За Гагалом следил молча и
зло. У того были проблемы с обезболиванием эфиром, а вытяжка из
пьяного гриба — ниторас с введением в вену — к его специфике ни к
чему. В Арденне вообще привыкли резать по живому, покрепче привязав
пациента. Но оттого, что пациенты Гагала были легкие, орали они
громче всех, вырывались из вязок и выкручивались из-под наложенной
маски, даже если ее вдвоем прижать полотенцем. Это очень отвлекало.
Да и сами по себе руки у Илана перестали дрожать только к окончанию
третьей операции.