Вероника рассмеялась.
— Да если ты врать возьмёшься, то твои ж все за тебя горой
встанут!
— Это точно. И ты им, кстати, понравилась. Полинька просила
звать тебя в гости. А Майк уже позвал в лес. Нас обоих.
— Вот-вот, твоя семья. Ты высоко летаешь, я по земле хожу. Что у
нас может быть общего? Я до недавнего времени копейки считала, ты —
вряд ли. У меня, наверное, и мозги по-другому устроены, не так, как
у тебя и всех твоих!
— Да фигня это всё. Отец Полиньке тоже был ни разу не ровня. Ей,
по ходу, до сих пор некоторые приятели припоминают, что вышла замуж
не понять за кого, без роду, без племени, и уехала к нему жить в
жопу мира, где одна зима только полгода, а всё остальное — уж как
получится. И что? Кому-то это помешало?
— Так она правда итальянская графиня?
— Это откуда инфа? — рассмеялся он.
— Тётки в конторе рассказывают, откуда ещё. А вчера мы все
посмотрели и поняли, что это правда. И что с такой мамой тебе у нас
в принципе никто не может понравиться, ты к другому привык.
— А тебе откуда знать, к чему я привык? — он всё ещё улыбался. —
Знаешь, лет-то не двадцать, и в жизни бывало разное.
— Сколько, кстати? Я твои анкетные данные не смотрела.
— Тридцать восемь. В августе будет тридцать девять. А ты чуток
помладше моих сестёр, Элке уже есть тридцать три, а Линн только ещё
будет осенью. Я странноватый, но хороший, правда.
— Ты— мой начальник.
— Тебя это волнует? — удивился он. — Ты вроде не секретарша и не
диспетчер. И должность свою получила ещё задолго до меня, и
отметилась на ней так, что ни одна собака ничего гадкого про тебя и
про твою работу не скажет.
— Уверяю тебя, скажет. Непременно. И так уже, думаю, говорят,
что ты решил взять меня в любовницы, а мне только того и надо
было.
— Вот и скажи, что это ты решила взять меня в любовники, а я и
не возражал, — рассмеялся он. — Если кто-то осмелится сказать в
лицо, конечно же.
— Это вряд ли. Скорее будут говорить за спиной.
— Слушай, неужели у меня репутация такого человека, женщину
которого можно безнаказанно обижать? Удивила, правда. Ваш Недолюбов
был тряпкой, так что теперь, все тряпки, что ли? И мне нужно
непременно кого-нибудь серьёзно покалечить, чтобы поверили? — вот
теперь он перестал улыбаться.
— Вик, я не знаю. Ты нравишься мне так, как никто и никогда. Но
я не хочу, чтобы стало ещё сложнее, чем уже есть.