А дома вообще есть что пожрать? Вик посмотрел в холодильник,
оказалось — есть. На сегодня ещё точно хватит. И можно, например,
взять рыбий хвост, отрезать кусочков от присланного варёного языка,
кинуть кусок коту — как же без этого — и потом уже сесть
размышлять.
О том, что семья приняла Веронику, и это хорошо. Он помнил, как
представил семье Станиславу, как она везде ходила, всё и всех
рассматривала и морщила нос — почему не так, как она привыкла. Это
сейчас он понимал — опасалась, не знала, чего ждать. А тогда просто
сказал ей — морщить нос нечего, всё хорошо, будет так, и никак
иначе. Что в голове у человека в двадцать три года? Хрень всякая.
Она ему очень нравилась — просто до дрожи в коленках и
умопомрачения, хоть она была и не рыжая, а блондинка. С тех пор,
кстати, ни на одну блондинку не посмотрел, воротит с них. А что
было у неё — наверное, желание замужества, тем более что он
представлял из себя очень неплохой вариант уже тогда. Что жили с
его родителями, даже, точнее, не с родителями, а с отцом — ну,
тогда все так жили. Тем более, у них была не комната в маленькой
трёшке, и даже не комната в большой трёшке на Грязнова, а по сути,
собственная квартира в большом доме, и машина у него уже была, на
автобусе в город ей ездить не приходилось. В общем, это сейчас он
такой умный и понимает, что нужно было с ней или вовсе не
связываться, или замуж не звать. Но он был юн и бестолков, ловил
каждый адресованный ей взгляд — красивая блондинка,
грудь-задница-волосы, все дела. Ухоженная и хорошо одетая — тёща с
тестем старались, чтобы у единственной дочки были шансы. Да они и
без него были бы. Шансы. Но с ним — побольше. Тёща вообще приехала
в Листвянку и принялась ходить по дому и только что не обнюхивать
каждую вещь — что сколько стоит. Потом, очевидно, побеседовала с
дочкой, и Станислава разом сменила гнев на милость, перестала
морщить нос и принялась всем улыбаться.
Впрочем, отец и дед у неё были нормальные. И Вик с ними хорошо
общался, а их отец даже как-то немного задружился.
Его брат и сёстры ей не нравились, впрочем, она им — тоже. В лес
ходить она не хотела, говорила, что ей не нравится спать на
холодном и жёстком и ходить в сырости, и ещё вещи на себе таскать.
Угу, таскать. Взять топор ей бы ни в жизни в голову не пришло. Своё
и то пыталась ему спихнуть. Притом что он был не против облегчить
ей жизнь — только чтобы улыбалась.