И грабили. Взрослых вначале пытали,
видимо, чтобы выдали все ценное, только потом убивали. Я видел
вырванные ногти, страшные ожоги.
И это сделали полицейские. Те, кто по
самой сути своего дела должен защищать, очищать мир от такой
мрази.
С этого момента у меня появилась
цель. Ответить должны не только исполнители. Ответить должен
организатор, тот, кто отдал приказ. Пусть не сейчас, ничего, я умею
не спешить.
А шевалье де Браму повезло – он сошел
с ума. Тихо слез с лошади, тихо сел на травку и стал тихо
хихикать.
- Люси, дочки, пойдемте в лес
собирать ягоды! Ну что же вы, скорее! Я знаю прекрасные места! Там
такие вкусные ягоды!
Потом вскочил и побежал в поле.
- Догоняйте! А вот и не догоните!
Алиса, дочки, смотрите, здесь так красиво!
Пришлось связать.
Бедная баронесса, как ей это
пережить.
Бедный барон – как он будет ей об
этом рассказывать.
Ненавижу! Сколь раз увижу – столь раз
убью. Господи! Сколь раз увижу – столь раз убью. Дай мне силы!
Сразу отправили дружинника к
ближайшей церкви за священником. С утра отпевали и хоронили
крестьян, всех сто двадцать семь человек. Тела де Брамов взяли с
собой, де Безье решил похоронить их в семейном склепе.
По прибытии в замок барон пошел к
жене один. Вышел примерно через час, позвал меня. Боже, что с
женщинами делает горе… Еще вчера передо мной стояла красивая гордая
женщина, иронизировавшая даже осознавая опасность. Это я уже ночью
выяснил, когда бой кончился. Она даже спать не ложилась и дочерей
уложила одетыми – каждую минуту была готова к побегу.
А сейчас лежала на кровати и
молилась. И была в ее взгляде такая тоска беспросветная. Сели мы с
бароном около кровати, взяли ее за руки, да так и просидели до
вечера. Потом меняться стали, как в карауле, – каждые четыре часа.
Днем приходили сестры, Гастон, все пытались ее разговорить. Только
на третий день баронесса улыбнулась.
А на четвертый в Безье прибыл личный
адъютант графа тулузского со свитой для проведения расследования.
Барон, оказывается, сообщение в Тулузу направил прямо из Брама.
Уважаю – как бы тяжело ни было, а свои обязанности он исполнял
безукоризненно.
Только теперь он, как вассал,
полностью обеспечивал следствие, а все заботы о баронессе легли на
мои плечи.
Я рассказывал сказки, хвастался
успехами Гастона, расхваливал дочерей, ругался на распустившуюся
без ее присмотра прислугу (попробовали бы они распуститься из-за
болезни госпожи). Я кормил ее с ложки, как ребенка, и подавал вино,
кстати великолепный антидепрессант, если бы привыкания не вызывало,
водил на горшок – благо этикет этому не препятствовал. Только через
неделю баронесса смогла сама встать с кровати и подойти к окну. В
этот день я впервые перепоручил ее слугам, а сам завалился спать и
проспал сутки.