– У меня для тебя подарок, но получишь ты его позже. – она выпрямилась и посмотрела на начальника. – Я хочу, чтоб ему поставили метку. Сейчас. Здесь. При всех.
– Тигр… давай, порви сучке все дырки! Она тебя хочет! Течет и воняет сучкой!
– Тигр, порви ее, вставь ей свой болт по самые гланды!
– Дааааа! Порвать суку!
Надзиратели ударили по решеткам, кого-то обожгли током, и крики стихли.
– Раздеть наголо и поставить на колени.
Одежду сдирали вдвоем, а еще двое пытались удержать, но заключенный дергал цепи, и конвоиры падали на колени, матерились, били его по спине, по голове, по лицу, а он постоянно вставал с колен и, набычившись, смотрел исподлобья на женщину с длинными прямыми волосами и маленьким ртом, похожим на красную прорезь.
С него содрали всю одежду, и женщина изучила его с ног до головы. Под улюлюканье заключенных.
– Он порвет тебя. Давай купи Тигра. Он тебе как загонит!
– Тигрище, зверина! Не жрал неделями, а здоровый, как буйвол!
– Когда-нибудь я сниму с тебя живьем кожу… но это будет потом. – женщина постучала зонтом по груди заключенного. – Вначале ты поработаешь на меня. Поработаешь тем, кем и являешься. Будешь моей собакой, которая по команде «фас» будет за меня драться.
– Каждая собака однажды срывается с цепи. И первый, кому она перегрызет глотку, это тот, кто ее на цепи держал.
Бронзовое тело, покрытое синяками, ссадинами, шрамами, ожогами, блестело от пота, лоснилось от грязи и скорее напоминало выкованную из стали скульптуру.
– Твои цепи будут под током, и если сорвешься, то только на тот свет.
– Я утяну тебя за собой.
– Давайте! Я хочу это сделать сама!
Кивнула на заключенного, и один из надзирателей подал женщине нож.
– Каждый мой пес носит на себе знак принадлежности мне. Обычно его выжигают, предварительно смазав обезболивающей мазью… Но у тебя будет личная привилегия. Я сама его вырежу на тебе.
Она провела лезвием по груди мужчины, и тот стиснул кулаки.
– Повой для меня, псина. Громко, заливисто. Повой от боли.
– Скулишь только ты, шавка.
Она вырезала на нем пять квадратов в виде цветка. Один посередине и четыре других по бокам. Два вверху и два внизу. Снимала квадратики кожи, и кровь текла по груди заключенного. Он не издал ни звука, только смотрел на нее своими сумасшедшими, страшными глазами, не моргая. Притихли все. Конвоиры, арестанты, начальник смены. Как будто затаились, не дыша.