- Верно говоришь, - вздохнул Амброджо. – Ладно, нужно
расходиться, поздно уже. Кто дежурит в твоей лаборатории?
- Их трое, они сменяют друг друга через четыре часа. Если будет
отклик, мне дадут знать немедленно.
И в этот момент перстень на правой руке Астальдо замерцал синим
светом.
- Неужели? – благоговейно прошептал Амброджо.
- Слава Солнцу, кого-то нашли, - с улыбкой сказал Астальдо,
допил вино и поднялся. – Идём смотреть!
Не принимайте в музей непонятную ржавую копанину! – говорила
Лизавета начальству и коллегам. Но всегда находился кто-то особо
умный, кто доказывал, что именно эта бесформенная железка должна
стать новым экспонатом необыкновенной важности. Так и теперь –
коробку с очередной хренью принесли сотрудники, а разбираться с ней
кому? Конечно же, Лизавете.
Начальница Наташа так и сказала – давай, Лизавета, разбери эту
коробку, посмотри, есть ли там в ней такой смысл, как нам
расписывали, и зарегистрируй всё на временное хранение. И в базу
данных нужно занести, соответственно. А для этого ещё и
сфотографировать каждую мелкую фигнюшку отдельно, и описать – какой
она формы да что там у неё есть. И состояние сохранности, как без
этого – коррозия, нарушение красочного слоя, деформация и вот это
всё. Ну да ладно, не впервой, прорвёмся.
Пусть сначала автобус приедет ну хоть какой, чтоб на ту работу
доехать. Лизавета уж и не надеялась на пятьдесят восьмой, который
прямо до музея идёт, даже остановку переназвали, правда местные
Гаражом как звали, так и зовут. И с неё реально пять минут – и ты
на месте. Но этот пятьдесят восьмой автобус такая же редкость, как
музейный предмет, на который нормально оформлена вся документация,
и встречается далеко не каждый день, даром, что маршрут
муниципальный. Обычно приезжали другие автобусы, с которых топать
пешком полтора километра в гору. Сейчас ещё ничего, октябрь, сухо и
тепло, и снега пока ещё толком не было. А вот зимой –
крутенько.
Да ладно, нечего печалиться. Ровно неделю осталось уезжать с
этой остановки, потом Лизавета переедет на другой берег, к
родителям, и будет добираться на работу с совершенно другими
проблемами.
Большая новая трёшка была продана, и даже полученные деньги уже
вложены. И только благодаря иногда просыпавшимся в Лизавете
дипломатическим способностям она прожила последние полтора месяца
здесь – одна, в самой лучшей за всю её жизнь и самой любимой
квартире. Эту квартиру она выбирала сама, и она была домом,
настоящим домом для их семьи – для неё, Лизаветы, для Вадима и для
их дочки Насти. И Лизавета думала, что счастье будет вечным. Как и
бессчётное количество таких же дурочек до неё.