– Знаем, как вы эти «цацки» зарабатываете! – не унимался Шемякин. – На Красной площади в Первомай, под общие аплодисменты!
Ошалевший от такого диалога Рябцев, не мог и слова вымолвить. Старый служака, он и в страшном сне не воображал себе такой дерзости, проявленной молодым солдатом. Летчик был поражен не меньше Рябцева.
– Ну, а насчет субординации, ты что-нибудь слыхал? – спросил авиатор, показывая синюю петлицу со шпалой.
На этот раз Рябцев не дал Шемякину рта раскрыть:
– Товарищ капитан, виноват, я направлен командиром Добровольческого батальона для выяснения вашего места приземления и, в случае необходимости, оказания первой медицинской помощи, – частил младший сержант, в душе прося Шемякина лишь об одном – чтоб тот вновь не начал говорить.
– Хорошую же помощь вы мне оказали! – переключил свое возмущение капитан на стоявшего навытяжку с виноватым и покорным видом Рябцева. – Арестуйте этого наглеца, младший сержант, и препроводите в ближайший фронтовой трибунал. Там с ним разберутся.
– Слушаюсь, товарищ капитан! – отчеканил Рябцев, приложив руку к пилотке.
– Все, можете выполнять, – уже спокойнее добавил авиатор, размягченный безоговорочной покорностью младшего сержанта. – Как видите, медицинская помощь мне не требуется, – и, развернувшись, стремительно отправился к виднеющейся дороге.
Он не стал, проверять исполнит ли Рябцев его приказ или нет. Он мог бы приказать, чтобы Рябцев выделил двух бойцов и собственноручно доставить Шемякина в трибунал. Но ни того, ни другого он не сделал. Видно здорово торопился к аэродрому и самолетам. Здесь на краю рощи, в километре от догоравшей машины, на которой пролетал больше года, он не чувствовал себя так уверенно, как там – «на своей территории». Здесь каждый куст таил в себе угрозу, за каждым деревом, казалось, прятался враг. А в небе все было родным.
– Ну, Шемякин, – тихо произнес командир отделения, когда летческий кожаный шлемофон исчез среди колосьев, и стало ясно, что капитан не вернется, – век меня будешь водкой поить.
Поняв смысл сказанной Рябцевым фразы, бойцы радостно заулыбались. Конечно, и им не хотелось, чтобы Шемякина сдали во фронтовой трибунал. Пусть он вздорный, грубый, наглый и, бесспорно, заслужил, чтобы его судили, но ведь он их товарищ, и честно сказать, с таким не страшно идти в бой.