Совсем короткая жизнь. Книга советского бытия - страница 25

Шрифт
Интервал


– А, что, к столу нельзя что ль?

– Бабушка Дуня, да что ты! – стул, узлы к столу двигаю. – Проходи! 2

Дочь криком занялась. Я – туда, сюда…

– Эк, горластая какая! Вся в отца. Пусть голосок пробует, я послушаю.

Бабка Дуня уже к тому времени была туговата на ухо, чем я потом неоднократно пользовался. Значит, дочь кричала по-настоящему.

Гостья раздевается. Снимает калоши. Приложила руки к голландке. Греется. Подходит к дочке. Вынимает из коляски. Провела по попке – сухо. Потрогала за носик:

– Ах, грибок, какой! Почеловечела. Ну-ну! Не квасься!

Прижала к фланелевой кофте. Дочь, чмокнув губами, замолчала.

– Вот умница! Бабку старую признала. За родню почла.

Положила снова в коляску. Дочь посапывает, заснула.

В избе тепло. Печь жаром дышит. Уголька с работы привез порядочно. Начальник бумагу подписал, шутит: «Жги! – говорит. – Папаня! Детей в тепле содержать надо. Потом они тебя вилами на печь сажать сами будут. Тоже согреется! – смеется. – Не замерзнешь».

Теперь топлю, не жалею. От порога к печке на бельевой веревке пеленки, как спущенные флаги юности. От пеленок теленочком попахивает. Хорошо. Как в детстве моем далеком, невозвратном…

Пока шурован кочергой в поддувале, колосники прочищал, оглянулся – на столе белотелая индюшка на полпудика ноги топорит, цыплята-каплуны жирные круглятся, розовый брусок ветчины на холстинке – влажные крупчики кинзы с укропом, как соринки прилипли. Рамка вощины окно загородила, но медок изнутри электричеством горит, вроде, солнечный свет закатный в комнате, жбанчик алюминиевый – крышка бичевой крест на крест перевязана, резиновой прокладкой укупорена – не расплескать чтобы.

Ах, бабушка-бабушка! А у меня картошка отварная с утра в уголочке томиться. Достал. Поставил на стол кастрюлю. Огурчики из Бондарей бочкового засола, мятые, как спущенная волейбольная камера, но ничего, есть можно, тоже достал, вынул из рассола, положил на тарелку.

– Есть давай!

– Она, дорога кого хоть уморит. Дай отдышусь, а потом посидим. Убери канку! – это она так индюшку называла, – да курей этих на мороз. Подалее положи, чтобы кошка не достала!

Хозяйскую кошку за ее нечистоплотность я еще с осени определил в надежное место. Оттуда не возвращаются. Я ее для отвода глаз, при жене и хозяйке покликал несколько раз – на том дело и кончилось. Новую кошку заводить не стали. Ждали, пока старая вернется. Я во все углы мышеловки расставил, так что и мышей перевел.